Понедельник, 21 февраля 1966 г.

Последствия оттепели не давали Кармайну встретиться с Элизой Смит еще неделю. Да он и не очень надеялся на помощь миссис Смит, особенно теперь, когда прошел слух, что в Хаг профессор не вернется.

Температура поднялась, ветер утих, заморозки отступили, установилась почти идеальная погода: довольно прохладная, но приятная. Слой льда, сковывающий расовые беспорядки, быстро растаял, волнения начались повсюду.

В Холломене Мохаммед эль-Неср строго запретил бунтовать: в его планы не входил арест и санкции на обыск. Единственная среди группировок «черная бригада» не довольствовалась оружием, украденным из магазинов и частных домов, а располагала внушительным арсеналом. И время пускать этот арсенал в ход еще не пришло. И пока Мохаммед организовывал демонстрации — повсюду, где рассчитывал собрать толпу побольше, чтобы покричать, повыбрасывать в воздух кулаки, пощекотать нервы полиции. Собирались возле зданий муниципалитета и окружного управления, возле администрации Чабба, железнодорожного и автовокзала, официальной резиденции Макинтоша и, конечно, возле Хага. Все плакаты были посвящены Коннектикутскому Монстру, его неуловимости и расовой избирательности.

— В конце концов, — с жаром доказывал Мохаммеду Уэсли-Али, — мы хотим привлечь внимание к проблеме расовой дискриминации. Белых девчонок никто не трогает, но всем цветным грозит опасность — это понимают даже в губернаторских кругах. В каждом промышленном городе Коннектикута черные составляют не меньше восьмидесяти процентов населения — значит, нам везет.

Мохаммед эль-Неср походил на орла, в честь которого был назван, — величественный, гордый, горбоносый, высокого роста и крепкого сложения, со стрижеными волосами, спрятанными под головным убором собственного изобретения — чалма, но с плоским верхом. Поначалу он отпустил было бородку, но затем решил, что это излишество на таком лице. Белый кулак на его куртке был вышит, а не намалеван по трафарету; он носил куртку поверх полевой формы и двигался с уверенностью бывшего военного. Как Питер Шайнберг, он дослужился в армии США до «птички» — звания полковника, то есть и вправду был орлом. Орлом с двумя юридическими степенями.

В доме номер 18 по Пятнадцатой улице его матрасы были набиты книгами — он жадно читал литературу по праву, политике и истории, фанатично изучал Коран и знал, что он прирожденный лидер. Тем не менее он до сих пор не мог найти верный путь для решающего выступления: несмотря на преобладание чернокожего населения в крупных промышленных центрах, страна принадлежала белым, которые жили отнюдь не в больших городах. Сначала Мохаммед хотел пополнить «черную бригаду» чернокожими служащими армии, однако обнаружил, что лишь немногие негры готовы пойти за ним, какие бы чувства втайне они ни питали к белым. После демобилизации — да еще какой почетной! — Мохаммед перебрался в Холломен, рассчитав, что в этом городишке будет легче всколыхнуть население гетто. И что круги от камня, брошенного им в стоячую воду холломенского пруда, разойдутся во все стороны и достигнут крупных центров. Превосходный оратор, он охотно принимал приглашения выступить на митингах в Нью-Йорке, Чикаго, Лос-Анджелесе. Но повсюду местные лидеры пеклись только о своих интересах и ни в грош не ставили Мохаммеда эль-Несра. К пятидесяти двум годам он понял, что ему недостает денег и широкой сети организаций, чтобы сплотить свой народ. Как и многие другие диктаторы, он обнаружил, что люди не хотят идти за ним туда, куда он готов их вести. Народ охотнее следовал за Мартином Лютером Кингом, пацифистом и христианином.

И вот теперь этот тощий оборванец из Луизианы дает ему советы — как он мог допустить такое?

— Я вот о чем думал, — лопотал Уэсли-Али. — Помнишь, о чем мы говорили? Ты еще сказал, что нам нужен мученик. Я думаю об этой идее.

— Хорошо, Али, продолжай. А пока займись своим детищем — Хагом. И Одиннадцатой улицей.

— Как пройдет митинг в следующее воскресенье?

— С блеском. Похоже, мы все-таки соберем пятьдесят тысяч черных братьев на Лужайке. А теперь иди — мне еще речь писать.

Как и было приказано, Уэсли-Али отправился на Одиннадцатую улицу: пустить слух, что сам Мохаммед эль-Неср выступит в следующее воскресенье на холломенской Лужайке. Явка не то чтобы обязательна, но каждый должен уговорить прийти своих друзей и соседей. Мохаммед был блистательным, харизматичным оратором, которого стоило послушать. Любой чернокожей девочке грозит опасность, но Мохаммед эль-Неср знает, что делать.

Однако в дальнем уголке вечно занятого ума Уэсли-Али теплилась мысль, что лучшего мученика, чем сам Мохаммед, не найти. Жаль, что никто из белых не додумается пристрелить Мохаммеда. Но добропорядочный Коннектикут — это не Юг и не Запад: здесь нет ни неонацистов, ни членов ку-клукс-клана, даже воинствующих обывателей — и тех нет. Это рай для всех, кто ценит свободу слова.

Что бы там ни думал Уэсли-Али, Кармайн знал, что в Коннектикуте есть и неонацисты, и куклуксклановцы, и агрессивные обыватели, а еще он помнил, что почти все они способны лишь трепать языками. Но за каждым расистом-фанатиком бдительно присматривали: Кармайн решил, что никому не позволит всадить в Мохаммеда эль-Несра пулю. Пока Мохаммед организовывал митинг, Кармайн соображал, как защитить его: где разместить полицейских снайперов, сколько копов в штатском подослать в толпу, охваченную ненавистью к белым. Не хватало еще, чтобы пуля срезала Мохаммеда эль-Несра на взлете и превратила в мученика.

Но в субботу вечером начался снегопад, февральская буря за ночь намела полуметровые сугробы, а ледяной ветер довершил ее работу — позаботился о том, чтобы митинг на холломенской Лужайке не состоялся. Уже в который раз погода спасла людей.

А у Кармайна наконец выдалось свободное время, чтобы съездить на шоссе номер 133 и выяснить, дома ли миссис Элиза Смит. Она была дома.

— Мальчики ушли в школу разочарованные. Если бы снег не закончился вчера ночью, сегодня уроки бы отменили.

— Им можно посочувствовать, зато мне повезло, миссис Смит.

— Вы о митинге чернокожих?

— Вот именно.

— Бог любит мир, — просто сказала она.

— Почему же не защищает его? — возразил ветеран военной и гражданской службы.

— Потому что он создал нас и удалился куда-то в другое место бесконечной Вселенной. Наверное, создавая нас, он предусмотрел в своем создании особый винтик, делающий нас миролюбивыми существами. Но со временем винтик истерся — и вот результат! Бог даже вернуться не успел, было уже слишком поздно.

— Любопытная теория, — заметил Кармайн.

— Я испекла кексы-«бабочки», — сообщила Элиза, направляясь на кухню. — Хотите попробовать? Я сварю кофе.

«Бабочки» оказались маленькими подрумяненными кексами, с которых Элиза срезала верхушки, заполняла выемки сладкими взбитыми сливками, затем разрезала верхушки пополам и вставляла их в крем под углом, так что получалось два крыла. На вкус кексы были просто изумительными.