он сказал? Кайхэн? – переспросил Бегичев.

– Тебе что-нибудь об этом известно? – удивилась Юля.

Бегичев не отозвался, задумчиво глядя на пленного. Да, он знал, что такое Кайхэн. Начальник разведки дивизии, когда их собирали накануне наступления, назвал этот островок в числе объектов, подлежащих захвату в первую очередь. Помнится, он сказал: «Островок-то с ноготок, но ценность имеет необыкновенную, как бриллиант чистой воды. Мы должны его вернуть нашей Родине в целости и сохранности!..»

– Пленный говорит, – продолжала Юля, – на острове живут звери. Я не очень точно понимаю какие.

– Котики, – подсказал Бегичев. – На Кайхэне находится лежбище.

– Неужто настоящие? – вмешался Перепеча.

– А что особенного? – откликнулся Ладов. – У нас на Дальнем Востоке всякого промыслового зверья хватает.

– О чем ты! Разное зверье в счет не идет. Вот котик – это вещь! Знаешь, сколько его шкурка стоит?.. Тысячи!

Японец, глотая слова, заторопился, подкрепляя речь угловатыми жестами. Обращался он главным образом к командиру.

– Что еще? – нетерпеливо спросил Бегичев.

Юля виновато улыбнулась:

– Понимаешь, он слишком быстро… И слова мне незнакомые.

– Скажи, чтоб короче строил фразу и выражался попроще.

Японец умолк, внимательно поглядел на девушку и медленно, растягивая отдельные слова, чуть не по слогам, стал объяснять. То и дело переспрашивая, Юля перевела:

– Острову Кайхэн грозит беда… Точнее, опасность. Фирма приняла решение… Не пойму какое. Жидкость? Какая жидкость?..

Юля очень старалась, но знаний ее для непринужденной беседы катастрофически не хватало. А между тем сообщение пленного представлялось Бегичеву чрезвычайно важным.

– Уточни, при чем тут жидкость?

– Я поняла: керосин или нефть. Слышишь, Игорь? Наконец-то! Теперь ясно. Остров хотят залить нефтью, отчего звери подохнут.

– Вот оно что! – протянул Бегичев. – Сам не гам, лишь бы не досталось нам.

– А он не провокатор? – подал голос молчавший все время младший сержант.

– Уверена, что нет, – ответила Юля, несколько растерявшаяся от такой подозрительности.

– Почему же этого господина ученого так заботит сохранение пушнины для враждебной страны?

– А на самом деле, интересно. Пусть скажет! – поддержал младшего сержанта Ладов.

Юля выслушала ответ японца и, собравшись с мыслями, довольно четко перевела:

– Он говорит: национальной природы нет. Нельзя допускать варварское уничтожение редких зверей!

За время допроса Бегичев не сводил с японца внимательного взгляда. Волнение старого ученого было неподдельным. И все же следовало перепроверить.

– Выясни, пожалуйста, – попросил он Юлю, – есть ли у него семья и, главное, дети?

Каяма выслушал вопрос, склонив голову. По горестной и одновременно иронической интонации, даже не выслушав перевода, Бегичев все понял.

– Два сына, – уточнила Юля, – погибли в боях за великую Японию, а жена…

– Ясная картина, – подвел итог Ладов. – Обычная жертва войны. Но… если все, что сказал старик, верно, нам немедленно надо действовать, командир?

– Надо действовать, – машинально повторил Бегичев и задумался.

Вот она, ценнейшая информация, а передать ее без рации нет возможности. Там, за линией фронта, смогли бы сразу принять меры… Конечно, десант на Кайхэн намечен, но ведь может случиться, он туда прибудет к шапочному разбору? Как глупо: знать о надвигающейся катастрофе и не предотвратить ее! Разве можно спокойно ждать, если есть хоть малейшая надежда помешать злу?

Свободная охота! Не такой ли случай предвидел комдив, давая разрешение на самостоятельные действия? Бегичев уже принял решение и вопросительно посмотрел на своих боевых друзей.

– Что будем делать?

– Неужто дадим погубить добро?! – воскликнул Перепеча.

– И я так считаю, – поддержал Шибай. – Раз наше, кровное, нужно спасать!

Младший сержант, не глядя на своих товарищей, угрюмо буркнул:

– Мы как все.

– О чем разговор, командир! Говори, что делать!

Бегичев обвел бойцов благодарным взглядом. С таким народом можно идти в огонь, в воду и на край света! Однако громких речей он говорить не любил, поднялся, поправил портупею и вполголоса скомандовал:

– Становись! Слушай боевой приказ!

Проснувшись, Уэхара долго не мог сообразить, где он. Грязная комнатка, низкий, давящий потолок… Сёдзи[67] прикрыты неплотно – щель в палец толщиной, сквозь нее сочится мутный свет. Не поймешь, то ли утро, то ли вечер. Рядом на циновке лежит мужское кимоно, явно с чужого плеча… Откуда? Он терпеть не мог одежду «шпаков», предпочитая, как и большинство людей, носить «национальное платье» – куртку военного образца цвета хаки и кепи типа солдатской каскетки. Униформа[68] как бы приобщала к армии, с которой отставной фельдфебель Сигетаво Уэхара мысленно никогда не расставался. В душе он военный, и только военный! Будь его воля, всех подчинил бы строгой дисциплине. Всякое блудомыслие, губящее империю, следует выжигать каленым железом, а болтунов нужно заставить проглотить собственный язык. Величие Японии всегда держалось на единстве нации и безоговорочном подчинении младшего старшему. Недаром их первой заповедью были и остаются святые слова Иеясу: избегай излюбленных удовольствий, обращайся к неприятным обязанностям[69].

Голова чугунная, до висков не дотронуться, под веки будто насыпали песок. Приподнявшись, Уэхара замычал от боли в затылке. Сразу же раздвинулись сёдзи. Круглая как шар голова осторожно просунулась в проем и заискивающе спросила:

– Как ваше самочувствие, дорогой Уэхара-сан? Что изволите пожелать?

Голос принадлежал старому знакомому – хозяину рёканы. И тут же вспомнилось: исхудавшая, тощая до неприличия гейша[70]… Он заставил малютку вместо чтения стихов древнейшего поэта петь военные марши.

Одичал совсем на проклятом Кайхэне. Разучился поддерживать изящный разговор и вести себя пристойно в дамском обществе. Залил в нежный ротик пару чашечек сакэ и потребовал сообщения последних известий. Надо же, в самом деле, быть в курсе не только истинных цен на различные товары, но и фронтовых сводок, а также слухов вокруг подводных и явных политических интриг. Гейша обязана все знать…

Новости не обрадовали. Уэхара догадывался, что дела плохи, но не представлял, насколько государство близко к гибели. Император объявил о капитуляции. Какая трагедия!.. До чего докатилась великая страна Ямато!..

А всё они, дворцовые крысы! Сигетаво неспроста не доверял господам из общества содействия трону, толкнувшим божественного Хирохито на путь предательства… Военные правильно поступили, устроив дворцовый переворот[71]. Жаль, его не удалось довести до конца. Какой удар судьбы: начальник дворцовой охраны, славный генерал Мори, отдал свою жизнь без видимой пользы!

Япония в состоянии еще долго воевать. Главные силы сухопутной армии не тронуты. На континент не ступала нога вражеского солдата. Военный министр Анами прав: они могут и должны довести до победного конца священную войну в защиту земли богов… Сражаться неколебимо, даже если придется грызть землю, есть траву и спать на голой земле… В смерти заключена жизнь!

В словах военного министра благородная истина. Так как же можно говорить о сдаче на милость победителя?!

Хозяин