– Да не мучайся ты, – спокойно заметил Тага­ев. –Я же сказал, что помогу. – И стянул с меня штаны. – Все это явыброшу.

– Конечно, – кивнула я. И хотя, по общему мнению,наглости у меня хоть отбавляй, однако, стоя нагишом, я испытывала неловкость,торопливо задернула занавеску и повернула кран.

Оказавшись под струями воды, сразу почувство­валаоблегчение, руку я держала вытянутой, чтоб на нее не попадала вода, нащупалагубку, и тут Тагаев присоединился ко мне. Правда, кое-что он на себе оставил,взял из моих рук губку, мыло и деловито принялся меня натирать, точно я былалошадь, а он хороший конюх. Рана раной, но это уж слишком.

– Уйди отсюда, – вежливо попросила я.

– Стой, как стоишь, а если тебе тошно видеть меня,закрой глаза. От красивой девушки должно и пахнуть красиво, а не вонятьсортиром.

– Красивая девушка, – хмыкнула я. – Мы ус­пелипродвинуться в своих отношениях.

– Еще бы. Ничто так не сближает, как беготня подпулями.

– Ты их знаешь? Людей, что на тебя напали?

– Я их даже не видел как следует.

– Но догадываешься, кто это может быть?

– Я не любитель гадать. Разберусь.

– Поторопись, мне не нравится, когда в меня стреляют.

– Ты держалась молодцом.

– Ты тоже, – усмехнулась я. Он усмехнулся в ответ,выбрался из ванны и достал из шкафа поло­тенце. А я вдруг поймала себя намысли, что все это уже было когда-то: мы в ванной, и мужчина заклеи­ваетлейкопластырем мои боевые раны, они даже чем-то похожи. Дежа-вю… – И нет ничегонового под солнцем, – пробормотала я.

– Что?

– Ничего. Я иногда думаю вслух.

– И что ты подумала сейчас?

– Ты милый парень. С полотенцем я управлюсь сама.

Я взяла халат и торопливо закуталась в него, сразу сталолегче дышать. Нет, мою наглость явно преувеличивали.

Я прошла в гостиную и устроилась на диване, укрыв ногипледом, закрыла глаза и подумала, что даже в самой скверной ситуации иногдаесть поло­жительные моменты. Появился Тагаев, тоже в хала­те, совсем недавно внем щеголял Дед, теперь он.

– Ты спишь? – позвал он тихо.

– Нет.

– Хочешь чаю?

– Лень вставать.

– Я принесу.

Вот и верь людям после этого: Алексей утверж­дал, что этоттип способен выбросить женщину в окно, а у меня такое чувство, что он всюсознатель­ную жизнь трудился братом милосердия. Прямо хоть сейчас отправляй смиссией Красного Креста. Тагаев вернулся из кухни с чашкой чая в руках,протянул ее мне, сам устроился рядом. Мне пришлось сдви­нуться, дабы онрасположился с удобствами. Я под­тянула колени к животу, отхлебнула из чашки.Он смотрел на меня то ли с любопытством, то ли с тща­тельно скрываемойусмешкой, потом вдруг спросил:

– Почему ты мне помогаешь?

– Хочу найти убийц или убийцу. А ты что поду­мал?

– Я много чего думаю… У тебя по всему телу шрамы…

– Надо же, разглядел, – фыркнула я. – Нет бымоим загаром любовался.

– Там есть чем любоваться и без загара. Тебя что, накуски резали? – По неведомой причине его это очень интересовало.

– Сильно сказано… Скорее, пугали.

– И что?

– Ты же видел: остались шрамы.

Он улыбнулся, взял у меня из рук пустую чашку, поставил напол и очень затейливо сформулировал вопрос:

– Кто ты вообще, а?

– Это просто, – разозлилась я. – Девочка на“Феррари”, в костюме за полштуки баксов, которую…

Он не дал мне договорить, привлек к себе и по­целовал. И,разумеется, этим не ограничился. Я вполне могла заехать ему в ухо, чтонеоднократно проде­лывала в подобных ситуациях, а он в отместку мог выброситьменя в окно. Это не страшно, раз первый этаж. В любом случае это нельзя будетназвать романтическим вечером. А еще я могла его обнять и позволить продолжить.Что, собственно, мешает? Ничего. Очень печально звучит, но в самом деле ничего.Нет у меня человека, которому стоило хранить верность или которому это было бынужно.

Через несколько минут я лишь укрепилась в этой мысля, апотом все это попросту перестало иметь значение. Какой-то умник сказал, чтопосле пережитой опасности людей тянет размножаться, при­рода требует: надопродолжить род. Вот Тагаева и разбирает, меня, кстати, тоже. Природа мудра, ееслушать надо. Конечно, не худо бы поразмышлять на тему: а не было ли с егостороны это вполне трез­вым расчетом, желанием привязать к себе девушку,романтичную и несмышленую до такой степени, что она вдруг поверит во внезапновспыхнувшую страсть и даже любовь с большой буквы. Не знаю, как насчетповерить, выслушать его я была готова и даже придумала несколько шуток, которыеприш­лось в конце концов отправить на доработку, но моя готовность осталасьневостребованной. Тагаев отно­сился к людям дела и особо разговорчивым не был,правда, и молчуном его не назовешь, где надо – похвалит, что надо – скажет, и яуснула в его объятиях в состоянии легкого блаженства.

Все хорошее длится недолго, это любой дурак знает. Ночь кончилась,наступило хмурое утро, по­тому что дождь лил всю ночь и не спешил угомонить­ся.Я открыла глаза и со вздохом облегчения убедилась, что лежу одна. В такое утроувидеть рядом с собой человеческое лицо – верный способ забыть о сексе надолгие-долгие годы. Я поднялась и пошла в кухню, бормоча:

– Ненавижу утро, вот просто ненавижу, и все…

– Может, все дело во мне? – спросил Тагаев,появляясь из гостиной. Выглядел он образцово, ус­пел выстирать и даже выгладитьсвою одежду, а также побриться. Разорванную рубашку сменил на фут­болку.Наверное, нашел у меня, не с собой же принес? При желании у меня можно найтимассу разнообразных вещей. И откуда у людей работоспособность в такую рань?

– При чем здесь ты? – удивилась я.

– В самом деле, – кивнул он, устраиваясь застолом, а я стала готовить кофе. – Хочешь, я тебя поцелую? –милостиво предложил он.

– Вряд ли это поможет. Если бы я была манья­ком,непременно совершала бы преступления в де­вять утра.

– Ты много болтаешь. Нервничаешь?