пошел еще дальше, отменив после 1780 г. большую часть ограничений. Если при Марии Терезии под запретом числись около 5000 изданий, при Иосифе это число сократилось до 900 (кажется, что это много, но одно сочинение нередко выходило под несколькими разными названиями). Также Иосиф смягчил надзор за новостной печатью. Результатом стал расцвет публицистики и бурление общественных дискуссий. Прежде в Вене выходили лишь две газеты по два номера в неделю у каждой — недолго просуществовавшая Gazette de Vienne и Wienerisches Diarium (переименованная в Wiener Zeitung, она выходит и теперь, претендуя на титул старейшей из существующих газет). Обе без каких-либо комментариев сообщали зарубежные новости и перепечатывали дворцовые коммюнике. Теперь появились новые ежедневные или выходящие дважды в неделю газеты, печатавшие светские новости, политические мнения и репортажи о (в буквальном смысле) заставлявших шевелиться волосы опытах с электричеством, магнитами и янтарем. Тихоокеанские экспедиции капитана Кука тоже исправно обеспечивали газетчиков отличным материалом[370].

Около 70 венских кофеен были удобными местами для чтения и обсуждения новостей: кофейня на улице Кольмаркт по соседству с Хофбургом выставляла 80 дополнительных стульев прямо на узкой мостовой. Вена приобретала то, чего у нее до сих пор не было, — публичную сферу, не связанную с государством и критически его оценивающую. Из кофеен представители новой прослойки «праздных» (Müssigganger) отправлялись кочевать по салонам, ложам, театрам, паркам и собраниям ученых обществ. Многообразие и обилие подобных мест изумили одного посетившего Вену французского аристократа. Открывались и библиотеки. Публику уже обслуживали и Дворцовая, и Университетская библиотеки, но теперь и знать сделала свои личные собрания доступными для посторонних. В книжных лавках и типографиях тоже можно было взять книги на время.

Была у Вены и неприглядная сторона. В городе с населением 200 000 человек работало 10 000 «обычных проституток» и 4000 «изысканных» куртизанок; 12 000 человек болели сифилисом, а детская смертность составляла 40 %. Панель (Strich), вдоль которой, зазывая клиентов, стояли проститутки, тянулась от собора Святого Стефана по улицам Грабен и Кольмаркт, дальше до городской стены и до самого Хофбурга. Вдоль этого маршрута имелось множество церквей с темными уголками внутри. Более дешевые проститутки работали в парках. По приказу Марии Терезии проституток-рецидивисток высылали в Венгрию, где, как сформулировал один остряк, «они смогут развращать только турок и неверных». Иосиф, впрочем, действовал мягче: велел выкорчевать кусты в парках, а церкви запирать на замок. Осужденных уличных женщин он заставил убирать улицы. Им брили головы, а широкие юбки на обручах, служившие знаком их ремесла, конфисковывали[371].

Нравственности придавалось большое значение. Мария Терезия учредила Комиссию по целомудрию (Keuschheitskommission), которая боролась с проституцией в Вене и ее окрестностях, но дело обернулось посмешищем — теперь гулящие женщины, передвигаясь в одиночку, перебирали четки, будто порядочные дамы, идущие к обедне. Тем не менее суд нравов при городском совете просуществовал в Вене вплоть до начала XIX в. Театры тоже заботили и Марию Терезию, и ее сына. Актрис считали распутными по самому роду занятий, а странствующие исполнители внушали подозрение своей неукорененностью. Мало того, власти верили, что театр транслирует простые мысли, влияющие на впечатлительную публику. Особенно вредными признавались непристойные, зачастую импровизированные монологи паяца Ганса Вурста — смесь сальных намеков с социальной сатирой[372].

Если пресса становилась все свободнее, то театр столкнулся с ужесточением цензуры. Йозеф фон Зонненфельс, служивший некоторое время цензором, считал, что театр должен быть источником «приличий, этикета и хорошего языка», таким образом распространяя ценности Просвещения. Другой долгие годы специализировавшийся на спектаклях цензор, Карл Франц Хегелин, тоже определял театр как «школу манер и вкуса». Это значило, что цензура исправляла сюжет пьесы, если та кончалась не так, как должно. Самый знаменитый пример тут — череда драматургов, которые, чтобы удовлетворить цензоров, переписывали шекспировского «Гамлета», предлагая не столь кровавый, более вдохновляющий финал. Скажем, Гертруда, умирая, исповедуется в том, что участвовала в убийстве первого мужа, и тем спасает свою душу, а Гамлет, хоть и закалывает Клавдия, не вступает в смертельный поединок с Лаэртом и становится датским королем[373].

В других постановках просто выбрасывались строчки и ремарки, так чтобы влюбленные не встречались без сопровождающих, добродетель героини не подвергалась испытанию в спальне, а дурное поведение ни в коем случае не вознаграждалось. Политические ограничения тоже были: такие слова, как свобода, равенство, деспотия и тиран, вымарывались. В «Свадьбе Фигаро» Моцарта, прежде чем цензура дозволила ее ставить, пришлось убрать строчку «Думаете, что если вы — сильный мира сего, так уж, значит, и разумом тоже сильны?»[374]. Финал первого акта моцартовского «Дон Жуана», премьера которого прошла в Вене в 1788 г., тоже изменили, поставив вместо важной строки «Будем свободно жить!» беззубое «Будем беспечно жить!».

Поначалу в Вене было всего два театра. «Бургтеатр» («Замковый театр») в Хофбурге был преемником старого деревянного театра, построенного Леопольдом I, но с тех пор не раз менял помещения и наконец обосновался в перестроенном здании теннисного корта. «Кертнертортеатр» («Театр у Каринтийских ворот»), на месте которого теперь стоит отель Sacher, стал придворным после пожара 1761 г. Репертуар у этих двух театров заметно различался. В «Бургтеатре» ставили в основном французскую и итальянскую оперу, а в «Кертнертортеатре» — более популярные легкие вещицы и балеты. Хотя в выборе жанров театры отчасти совпадали, комедии шли почти исключительно в «Кертнертортеатре». В 1770-х гг. лицензии получили еще несколько частных театров. Они ставили преимущественно комедии и подвергались той же цензуре, что и два других.

Известно, что дети любят, чтобы им читали одну и ту же сказку. Венцы тоже предпочитали видеть в популярном театре один повторяющийся сюжет: герой в сопровождении слуги-шута переживает различные приключения в волшебной стране. С помощью магических предметов и слуги герой оставляет врагов с носом, после чего и он, и шут находят себе невест. В роли слуги мог появляться Ганс Вурст, Пульчинелла (родич Панча) или мастер по зонтам Штаберль — главное, чтобы он был грубияном и пройдохой, смешно одетым простолюдином, оттеняющим главного героя. Что касается оформления, публике нравилось, чтобы декорации менялись как можно чаще и представляли какие-нибудь экзотические места. Из-за сценической машинерии, при помощи которой двигались декорации, этот жанр получил прозвище «машинная комедия» (Maschinenkomödien).

Премьера «Волшебной флейты» Моцарта состоялась в 1791 г. в театре «Ауф дер Виден», расположенном прямо за городской стеной. Эта типичная «волшебная опера» еще и укладывается в жанровую схему немецкого зингшпиля, соединявшего пение с диалогом. Действие разворачивается в Древнем Египте вокруг загадочного братства, во главе которого стоит некий Зарастро, по всем признакам — злодей. Однако в финале