это братство оказывается благодетельным, а Зарастро — добрым и мудрым. На протяжении двух действий герой, принц Тамино, сопровождаемый компаньоном, птицеловом и шутом Папагено, проходит различные испытания, доказывая в итоге, что достоин принцессы, которую ради ее же безопасности прячет Зарастро. Благодаря своей волшебной флейте Тамино преодолевает все препятствия и получает руку принцессы. Его невеста — дочь Королевы Ночи, которая безуспешно старается помешать свадьбе. Папагено тем временем завоевывает Папагену, силой волшебства превращенную из уродливой старухи в девушку «18 лет с двумя минутами». Дуэтом они поют знаменитое аллегро «Па-па». Королева Ночи пытается разрушить храм Зарастро, но проваливается в недра земли (обычно для этого используется люк в сцене). На заре Зарастро празднует победу над тьмой и приветствует новый век мудрости и братства.

Сюжет замысловат и однообразен, но в нем несложно разглядеть аллегорическое изложение масонских ритуалов и идей, кое-как связанное воедино в нестройное, но прелестное целое. У героев всего по одной-две арии, поскольку их индивидуальность менее важна, чем те идеи, которые заложены в самой опере. Храмы (света, природы и мудрости), пирамиды, обряды посвящения, жрецы и другие масонские символы имеются тут в изобилии, а несколько персонажей, видимо, можно отождествить с реальными членами масонского братства — так, Зарастро, судя по всему, был портретом наставника эрцгерцогини Марии Анны Игнаца фон Борна. Сюжет так переусложнен, потому что Моцарт и автор либретто Эмануэль Шиканедер хотели, чтобы популярные мотивы немецкой волшебной оперы и зингшпиля сочетались в спектакле с впечатляющим зрелищем и завуалированными идеями масонства[375].

Партитура оперы тоже кишит отсылками к масонству. Число три, главный ключ к масонским обрядам, обозначается тремя громкими аккордами, открывающими увертюру, и тремя бемолями в тональности ми-бемоль. Пары лигатурных нот соответствуют цепи масонского братства; гармония выражается использованием параллельных терций и квинт, кажущиеся противоположности примиряются за счет контрапункта или одновременного исполнения двух мелодий. В состав оркестра с полным диапазоном инструментов включен и кларнет, обычный в масонских ритуалах. Как объяснял Моцарт своему товарищу по масонской ложе Йозефу Гайдну, «если каждый инструмент не будет учитывать права и особенности других инструментов во взаимосвязи со своими собственными правами… цели, которая есть красота, не достигнешь». Таким образом масонские идеи равенства и братства имели значение как в партитуре, так и в оркестровой яме[376].

Отсылки к масонству есть не только в «Волшебной флейте», но и в «Свадьбе Фигаро», и в сочинениях других драматургов и композиторов того времени. Это вполне ожидаемо, поскольку в масонских ложах состояли многие сочинители и владельцы театров, включая соавтора Моцарта Шиканедера (он же пел партию Папагено на премьере). Драматурги в поисках вдохновения нередко обращались к волшебным романам Кристофа Виланда, который тоже был масоном — собрание его сочинений, изданное в Лейпциге в 1794–1811 гг., насчитывает 45 толстых томов. В уступчивости цензоров, легко пропускавших масонские тексты, также нет ничего странного. Зонненфельс, Хегелин и, вероятнее всего, ван Свитен тоже состояли в братстве вольных каменщиков[377].

Иосиф II масоном не был и считал масонские ритуалы чепухой. Однако он осознавал, что секретность лож может служить прикрытием для бунтовщиков, и потому требовал, чтобы списки членов братства передавались в полицию. Он упростил структуру лож, заставив многие из них объединиться, так что 13 столичных превратились в три. Провинциальные ложи Чехии, Трансильвании, Венгрии и австрийских земель он отдал в подчинение венской Великой ложе. Как отмечал тогда один из магистров, реформы Иосифа «объединили все масонские ложи австрийской монархии в одну упорядоченную и управляемую систему». По иронии судьбы самым успешным опытом унификации учреждений стала для Иосифа реорганизация масонского братства, над которым он потешался, а не государственного аппарата, перед которым он преклонялся[378].

Во второй половине 1780-х гг. реформы Иосифа II сталкивались со все большими проблемами, а оппозиция его курсу усилилась, так что он ужесточил цензуру и в газетах, и в театре. Он запретил комические импровизации, ввел налог на прессу и дал полиции указание выявлять неблагонадежных, которые стремятся «расшатывать религию, мораль и общественный порядок». Уголовный закон он тоже перекраивал по собственному произволу: санкционировал применение наказаний задним числом и ввел «превентивное заключение» — способ бросить человека в тюрьму без суда. Полиция стала отдельным министерством, а ее права устанавливались декретами, которые не подлежали публикации. «Хорошо отлаженное государство», к которому стремились реформаторы, в последние годы правления Иосифа превратилось в полицейское.

Наследовал Иосифу II в 1790 г. его брат Леопольд II (1790–1792). Циничный и хитрый, он сумел убедить и современников, и поколения историков, что вполне разделял идеи Просвещения, рассказывая всем, кто готов был слушать, о своем стремлении способствовать счастью подданных и «действовать в интересах человечества». Да, занимая с 1765 по 1790 г. трон великого герцога Тосканы, он отменил смертную казнь и сам проводил химические опыты с целью найти новые соединения, полезные в промышленности (его покрытый пятнами верстак и сегодня выставлен во флорентийском Музее истории науки). Но сколь бы серьезно он ни обсуждал конституционные проекты, никакой конституции в Тоскане не появилось, а его обещания дать полный отчет о расходах герцогства обернулись публикацией бюджета лишь за один год. Описывая свое правление в Тоскане, Леопольд хвалил себя за дальновидное погашение государственного долга, но достиг он этого исключительно путем аннулирования трех четвертей казначейских облигаций. В то же время его категоричная приверженность свободной торговле загубила на корню большую часть нарождавшегося во Флоренции промышленного производства[379].

Леопольд развернул жесткое наступление на оппозицию. Он заключил мир с турками, вернув им Белград, а высвободившиеся войска использовал, чтобы восстановить власть своей сестры Мими и ее мужа в Нидерландах. Для усмирения венгров он пригрозил разделом их страны, подсластив эту пилюлю заявлением, что «Венгрия будет свободным королевством, независимым в своем законном управлении, неподвластным никакому иному королевству или народу и имеющим собственную политическую систему и конституцию». После этого Леопольд учредил в венгерском государственном собрании 10 комиссий, поручив им установить, в чем конкретно состояла венгерская конституция. Перепутав конституцию с законодательством, комиссии подготовили 10 томов законов, которые сочли основополагающими или просто желательными, но ни один из них не получил юридической силы до 1830-х гг.[380]

Французскую революцию Леопольд поначалу приветствовал, рассчитывая, что она установит во Франции конституционную монархию, но пришел в ужас от ее сползания в демагогию и разгула насилия. Вожаки революции отобрали у германских князей в Эльзасе все оставшиеся права, что было прямым нарушением условий Вестфальского мира, а сестру Леопольда Марию Антуанетту, в сущности, посадили под замок. Братская привязанность к ней и забота о благоденствии Священной Римской