– Забери, я сказал! – Шанкуров только что не крестился.

От растерянности надзиратель чуть не выпустил трубку из рук.

– Забери, она тебе все равно заплатит.

Эти слова успокоили тюремщика, и он вновь упаковал телефон в засаленную газету. «Хрен их поймет, – надзиратель вышагивал по длинному коридору, заложив руки за спину. – Деньги платят, а услугами не пользуются. Какая муха его в задницу укусила?»

Надзиратель, резко остановившись, распахнул смотровое окошко одной из камер. Но там уже слышали его шаги, и поэтому внутри царил идеальный порядок.

Хотя там только что играли в карты.

– Прекратить громкие разговоры! – вкрадчивым шепотом распорядился надзиратель и с грохотом захлопнул металлическую задвижку окошка. Он мог бы подкрасться и незаметно, как это любил делать его напарник, прихватывавший на службу пару старых подбитых войлоком тапочек, но почему-то обычно примерял себя к своим подопечным и старался выглядеть в их глазах лучше, чем был на самом деле. Шанкуров же тем временем стоял, прильнув ухом к металлической двери, и прислушивался к удаляющимся шагам надзирателя. На его губах появилась недобрая ухмылка, обнажившая зубы.

– Ишь чего захотел, – шептал Аркадий Геннадьевич, – это не мне передачка, а тебе. Ничего, пройдет немного времени, и поймешь, что к чему. Шанкуров встал посреди узкой камеры и начал делать зарядку. Находясь в следственном изоляторе, он, как ни странно, поправил свое здоровье. Если раньше мышцы его были дряблыми и он даже на третий этаж поднимался с трудом, то теперь, от нечего делать, он каждые полчаса отжимался до изнеможения, приседал сначала на двух, а теперь уже мог присесть и на одной ноге, вторую выпрямив, делая «пистолетик». Он любовался собой и жалел лишь об одном – в камере нет зеркала, чтобы увидеть свое отражение.

– Раз, два, три… десять… пятнадцать, – считал Аркадий Геннадьевич, нагибаясь к полу. С каждым наклоном он все увереннее припечатывал ладони к цементу, – Разговорчики, видите ли, ему понадобились! Все, не будет больше никаких разговоров, ясно?

Аркадий Геннадьевич поверил в свои силы. Теперь ему казалось, что, выйдя отсюда, он уже никогда больше не прикоснется ни к алкоголю, ни к сигаретам. Он страшно гордился тем, что у него лежит пачка с десятью сигаретами и сегодня он позволит себе выкурить только три, несмотря на то, что ровным счетом нечего делать.

«А Анжелика молодец, – думал Аркадий Геннадьевич, – вот уж никак не мог предположить, что она такая деловая! Нет, не зря я вытащил ее из мотеля, не зря вбухал в нее уйму денег. Если она сумеет мне помочь, то ей вообще цены не будет, – Шанкуров замер, прислушиваясь к тому, как быстрее побежала по жилам кровь. – Если бы сюда еще и девок можно было приводить – вообще бы никогда на волю не запросился. Не люблю я эти застолья, нудные разговоры. Никак не решался забросить дела, а нужно было послать всех к черту, забрать деньги из оборота и жить в свое удовольствие». Шанкуров медленно разводил руки в стороны, затем опускал их и резко выдыхал, восстанавливая дыхание.

– Ну, если у меня теперь и этот финт получится, – мечтательно пробормотал себе под нос Аркадий Геннадьевич, – то…Он не договорил, опустился на пол и принялся отжиматься. Выпрямляя руки, в последние доли секунды Шанкуров успевал оттолкнуться от пола и умудрялся хлопнуть в ладоши.

– Нет, – приговаривал он по слову – два с каждым хлопком, – все, что ни делается в этом мире, делается к лучшему. И если нет у тебя сил самому изменить жизнь, то Бог позаботится об этом.

Внезапно мысль о Боге показалась ему кощунственной: все-таки по заслугам он оказался в камере, три смерти висело на нем. Но одно дело – убить ножом или из пистолета, задушить жертву собственными руками, и совсем другое, когда сбиваешь человека машиной. Вроде бы и не ты сам убиваешь, убивают за тебя.

«Выкручусь – будет и на моей улице праздник». Шанкуров широко раскрыл рот, вытаращил глаза, а затем, тяжело дыша, распластался на холодном бетонном полу.

Лежать на камне он теперь не боялся, кровь прямо-таки неслась по жилам, доставляя в самые отдаленные уголки тела живое тепло и энергию. Шанкурову казалось, будь в этом надобность, он месяца за два натренировался бы так, что сорвал бы руками металлическую дверь своей камеры, разбросал охранников и вырвался на волю. Конечно, такие мысли являлись преувеличением, но Аркадий Геннадьевич и впрямь был сейчас в форме, в прекрасной физической форме.

Джип, за рулем которого сидел Владимир Петрович, охранник Шанкурова, подъехал к загородному дому банкира. Анжелика, ничего не говоря, вышла и скрылась за дверью. Владимир Петрович уже ничему не удивлялся. Он спокойно воспринял даже новость, что теперь смены охраны не будет – на неопределенное время. Все, кто был с Шанкуровым в тот злополучный вечер, станут жить в доме, чтобы всегда находиться под рукой. А кому не нравится – пускай ищут себе другое место, никто не держит.

Поставив машину возле ворот гаража, Владимир Петрович не спеша отправился в помещение для охраны. Сегодня их, охранников, было здесь трое – Владимир Петрович, Гарик и совсем недавно уволившийся из спецназа молодой парень Виктор, которого все называли не иначе как Витек. В углу стоял ящик с пивом, парни спали. Чего тут сторожить, если хозяин в следственном изоляторе, хозяйки нет дома, а вся территория городка по периметру колючкой затянута да телекамеры на столбах, как раньше – скворечники, а под каждым столбом – солдат с автоматом.

– Подъем! – командным голосом сказал Владимир Петрович.

Гарик, уже привыкший к его дурацким шуткам, отреагировал лишь парой матерных слов – даже не открывая глаз. А вот Витек, еще окончательно не отошедший от военной дисциплины, сел на кровати и очумело. Посмотрел на Владимира Петровича:

– Ты че?

– Подъем! Хозяйка дома!

Витек подошел к умывальнику, сунул голову под кран и смочил водой коротко стриженные, стоявшие ежиком волосы. У него был взгляд самодовольного манекена, он не выражал никаких чувств и, уж тем более, мыслей.

– А он? – Витек без осуждения и без злости кивнул в сторону вновь задремавшего Гарика. –Поднять его?

– Как?

– Как с… сапогом по жопе, так сразу и подскочит, – апатично пережевывая слова, проговорил бывший спецназовец.

– Ты мне армейские заморочки брось, сам поднимется. И материться в доме нельзя.

– Скажете еще… Хозяин на каждом шагу матерится. Анжелика, думаю, тоже слово из трех букв не понаслышке знает, но и во всех дырках этот предмет подержала.

– Вот построишь на свои деньги такой дом, заведешь себе девку и охрану – там и материться станешь. Тут тебе не пивная, ясно?

– Ясно, командир…

Наконец все трое оказались за столом. Пухлая колода заигранных карт легла между ними. Тут же стояло блюдце, которое обычно использовалось как банк. В трех стенах комнаты имелись большие – от пола до потолка, окна. Местность через них просматривалась великолепно. Но нужды в этом не было: если и могли появиться здесь, в дачном поселке военного ведомства, посторонние, то из милиции, из ФСБ, а против них частным охранникам все равно лучше не возникать.