Искушение получить деньги за время разговора стало слишком велико. Он уже ощутил их своими, а услуга и впрямь была пустяковой, уж никак не на «штуку».

– Я думаю… – начал было он.

Но Анжелика оборвала его:

– Хорошо, пусть будет по-твоему: штука так штука. Я тоже люблю круглые числа, есть что-то привлекательное в том, когда произносишь сумму с тремя нолями. Но я не привыкла платить деньги зря. Я хотела бы не только услышать мужа, но и увидеть.

– Это невозможно.

– Почему?

– Окно его камеры выходит во внутренний двор.

– Я это знаю и без тебя, – нахмурилась Шанкурова, – но ты не хочешь мне сказать всего, что знаешь. Ты хочешь, чтобы я не была жадной, а сам жидишься сказать то, что не стоит ни копейки.

Некоторое время они смотрели в глаза друг другу, и надзиратель сообразил, что именно так раздражает его в этой женщине. Нет, не нахальство – нахальным он умел быть и сам, – его раздражает то, что оба они хищники, оба готовы наживаться на чужом горе. Но он сам – хищник мелкий, способный урывать лишь по кусочку, и то от чужой добычи, а она хоть и женщина, но хищница крупная. Разница между ними примерно такая же, как между котом и львицей. Вроде бы оба из семейства кошачьих, с одними повадками, но ему всегда придется довольствоваться малым, а ей – большим.

– Когда я узнаю что-нибудь новое – обязательно вам скажу. Он уже смирился с тем, что его называют на «ты», а он вынужден отвечать «вы».

– А я слышала, что моего мужа сегодня должны везти на допрос.

Надзиратель прищурился. «Похоже, деньги от этой женщины получаю не один только я».

– Я не имею права говорить вам об этом, – перешел он на более официальный тон.

– А телефон передать ты имел право? – рассмеялась Анжелика. – А деньги брать?

Надзиратель, с удивлением обнаружил, что уже держит в руках трубку радиотелефона. Он взял ее, даже не заметив, как это произошло.

– Да, сегодня вечером, около десяти его должны свозить на допрос.

– Куда?

– Я этого не знаю.

– Охотно верю.

В этой короткой фразе надзирателю опять послышалось презрение. «Да, я мелкая сошка», – мысленно согласился он с собеседницей, понимая, что она знает, куда повезут подследственного.

– Деньги получишь позже, когда я поговорю по телефону с мужем. Я буду ждать тебя на этом же месте сегодня, когда будешь возвращаться со службы.

Поэтому не задерживайся и не стой сейчас, как идиот, с телефоном в руках – еще кто-нибудь увидит. Анжелика тряхнула головой, легким движением поправила длинные волосы и зашагала к машине. А тюремный надзиратель стоял и слушал цокот каблучков – наглый и уверенный. Женщина шла так, словно каждым шагом забивала в асфальт тонкие каленые гвозди. Послышался далекий стук автомобильной дверцы, урчание двигателя.

Когда надзиратель обернулся, улица была уже пуста. Он присел на крошащиеся брусья старой садовой скамейки и раскрыл, поставив себе на колени, пухлый портфель. Извлек из него полиэтиленовый пакет. За немного мутноватой пленкой просматривались газетные строчки, четкие и ровные, в отличие от бесформенных пятен жира, проступивших на бумаге. В газету надзиратель завернул, уходя из дома, свой обед. Конечно, пообедать можно было и в изоляторе, но буфета или столовой для персонала там не существовало, а есть с одной кухни с подследственными ему не хотелось.

Радиотелефон он тщательно завернул в газету, поместив рядом с куском полукопченой колбасы и толсто нарезанной четвертью хлебной буханки. К половине длинного парникового огурца приклеились размокшие крошки хлеба и крупицы просыпавшейся из бумажного кулечка соли. Надзиратель любил, в нарушение распорядка, усесться за стол в конце длинного коридора и не спеша пожевывать, растягивая свой обед на два, а то и три часа. Теперь с таким пакетом можно было спокойно идти на работу – никто ничего не заподозрит.

Ну прихватил он с собой чуть больший сверток, чем обычно, что такого. Все привыкли видеть его именно с таким пакетиком – прозрачный мешок, газета…

До начала службы еще оставалось минут пятнадцать. Он не торопясь переоделся, достав из металлического шкафчика форму, сапоги, и немного поболтал со сменщиком. Сменщик выглядел уставшим. «А ведь могли подойти с предложением и к нему, – подумал надзиратель, – и деньги получил бы он, а не я. Все-таки этот мир устроен справедливо». Взбодренный этим умозаключением, он пошутил, рассказал коллеге анекдот, тот уныло улыбался и сказал на прощание:

– Знаешь, все-таки стоит поискать другую работу. Ты меня убедил.

– Почему же?

– Платят здесь мало.

– Не знаю, мне хватает – пожал плечами надзиратель, бережно доставая из портфеля пакет с газетным свертком внутри.

– Хватало бы, – подмигнул сменщик, – ты бы не с собой еду таскал, а заказывал бы из пиццерии с доставкой на рабочее место.

– Это пусть банкиры себе в камеры заказывают.

Сменщик усмехнулся:

– Ну, не скажи, банкиром тоже плохо быть.

– А я думаю, им и у нас неплохо, и на зоне у них, говорят, статус особый.

Зато я за свою жизнь спокоен. Банкиров теперь, словно уток в охотничий сезон, отстреливают, а мне бояться не за что да и некого. Сослуживцы пожали друг другу руки и разошлись. Надзиратель еще раз после приема дежурства обошел двери всех камер, проверил порядок, чуть подольше задержался перед камерой Шанкурова, посмотрел в узкий волчок металлической двери.

Аркадии Геннадьевич настолько свыкся с тюремной жизнью, что даже не прореагировал, когда лязгнул волчок. Последние дни он сидел в камере один, несмотря на то, что следственный изолятор переполнен. Правда, и камера была маленькая – метра полтора на четыре, узкие дощатые нары. Вопреки традиции, Шанкурову выдали постельное белье. Аркадий Геннадьевич в тот момент, когда хлопнуло окошечко, сидел на унитазе, пристроив себе под ягодицы вместо отсутствующей крышки длинные полосы газетных страниц. В руках Аркадий Геннадьевич держал еще несколько обрывков, перечитывая прошлогодние новости.

– Аркадий Геннадьевич, – чуть слышно позвал надзиратель.

Шанкуров, конечно же, заметил, что за ним наблюдают, но отрываться от своего занятия – чтения, а тем более, от унитаза в ответственный момент ему не очень хотелось.

– Подожди, – он подтянул штаны и, морщась, приблизился к двери.

– Тут вам передали… Жена… – надзиратель зашелестел газетой и просунул в камеру обтекаемую трубку радиотелефона.

Шанкуров отшатнулся от нее, как от ядовитой змеи.

– Не надо мне этого, забери!

– Но жена просила, – надзиратель уже боялся, вдруг кто появится в коридоре и застукает его на должностном преступлении.