из начальников», любивший особенно Слова Григория. Проповедник убеждает его к страху присоединить кротость, растворить угрозу надеждой, показать милость виновным. «Христос дал тебе меч не действовать, а лишь угрожать».[812] В человеке всего более божественно то, что он может благотворить. «Ты можешь стать богом, ничего не сделав (τούτο ἔχει μάλιστα θείον ἄνθρωπος, τὸ εὐ ποιεῖν; ἐξεστί σοι Θεὸν γενέσθαι μηδὲν πονήσαντι, μὴ πρόῃ τὸν καιρὸν τῆς θεώσεως). Ничто да не убеждает тебя быть недостойным власти, ничто да не отклоняет тебя от милосердия и кротости – ни обстоятельства, ни властитель, ни страх, ни опасение высших начальников… Старайся приобрести благоволение свыше. Дай взаим Богу милосердие»[813] и т. д.

В 374 году скончался (в марте или апреле) отец Григория, почти столетний старец. Св. Григорий, не просто любивший своего отца, но благоговевший пред ним, что постоянно выражается в его проповедях, сказал ему похвальное Слово, в котором сначала обращает речь к присутствовавшему при этом Василию Великому, приглашая его из жизни почившего извлечь назидательные уроки, потом подробно излагает обстоятельства жизни отца и черты его характера. Лучшие места в проповеди – заключительное обращение к отцу, исполненное трогательной нежности, и задушевное утешение старицы-матери.

Вскоре после смерти отца Григория жители Назианза были обложены налогами, особенно обременительными для низших классов, и эти налоги собирал товарищ Григория по школе, некто Юлиан. Григорий, еще не оправившийся от тяжкой потери – смерти отца, тем не менее усердно и письмами, и в Слове, сказанном в церкви, ходатайствует об облегчении участи родного города. В Слове он с высоким одушевлением подробно развивает христианский взгляд на задачи жизни, на взаимные права и обязанности людей: «Не судите судей, не предписывайте закона законодателям. Да не замышляет стать головой тот, кто с трудом служит рукой или ногой; да не нарушается закон подчинения, которым держится и земное, и небесное, чтобы чрез многоначалие не дойти до безначалия. Градоправители, воздадите кесарева кесаревы и Божие Богови, Емуже дань, а емуже страх. А когда говорю „страх“, запрещаю любостяжание. Будем праведный суд судить, измем нища и убога, помилуем вдовицу и сироту; не презрим просящего у нас крох со стола; не будем предаваться забавам, когда другие злостраждут, не погнушаемся подобным себе рабом… будем подражать Владыке, Который велит восходить солнцу для добрых и злых и всех одинаково питает дождем. Не дозволим себе обогащаться нищетой других; не смешаем богатства своего с чужими слезами, от которых оно, как от моли и ржавчины, пропадет… А ты, составляющий у нас перепись, переписывай нас правдиво, веди не перепись моих слов, но святую и человеколюбивую перепись моего народа, уважив если не что другое, то само время, ибо Спаситель родился во время переписи… Бог всегда входит в важнейшие распоряжения правительств… Довольно для свободных рабства, довольно того различия, что, созданные из одной персти, кто властвует, а кто состоит под властью; кто налагает подати, а кто платит их; кто может делать неправду и зло, а кто молится, чтобы не потерпеть зла… Будет и другая перепись, другой составитель переписи, если ты слыхал о книге живых и о книге неспасаемых… Мал и велик тамо есть, раб купно с господином, царь с подвластным… Как сами пишем, так и будем написаны».[814]

IV

Проповеди константинопольские. – Три последние проповеди Григория

Неизвестно с точностью, когда произнесено Григорием «Слово о поставлении епископов и о догмате Святой Троицы», но, судя по тому, что проповедь специально посвящена догматико-полемическому рассуждению о Троице и в частности о Боге Слове, оно произнесено Григорием в Константинополе в 379 году (когда он был усиленно занят проповедью именно догматико-полемической) как первое profession de foi (первый опыт исповедания своей веры) пред верующими Константинополя. Преосвященный Филарет, впрочем, на основании надписи этой проповеди в одной из рукописей Норова – «на приплытие» (προς τὸ καταπλοῦν) – думает, что оно произнесено после «Слова к пришедшим из Египта» и именно в присутствии этих «пришедших»; Биллий предполагает, что оно сказано после второго Слова о богословии. По характеру содержания и по степени достоинства это Слово действительно вполне однородно со Словами о богословии. Любопытную черту его составляет буквальное повторение в нем двух мест из защитительного Слова о своем бегстве в Понт.[815]

Защитнику Православия от арианства в Константинополе естественно было подкреплять свою позицию авторитетом великого защитника Никейского символа веры в Александрии – св. Афанасия. Поэтому можно согласиться с Тиллемоном, который считает временем составления «Слова похвального» св. Афанасию 379 год.[816] На константинопольское же происхождение этого Слова указывается и в нем самом: «…небезопасно было бы памятовать жития нечестивых и преходить молчанием мужей, прославившихся благочестием, и притом в городе, который едва ли спасут и многие примеры добродетелей, потому что он Божественные предметы обращает в забаву так же, как конские ристания и зрелища».[817] Упоминание в Слове о Соборе «в сем великом граде» указывает, по мнению Филарета, на то, что Слово говорено во время [Второго Вселенского] Собора (381 год). Представляя собой первоисточник для биографии Афанасия и для истории Церкви его времени, Слово это, однако, рисует не столько индивидуальный образ великого святителя, сколько вообще рассуждает о добродетели, что, впрочем, согласно и с намерением самого проповедника, выраженным в самом начале: «Хваля Афанасия, буду хвалить добродетель». В этом смысле данное Слово полнее, чем другие похвальные Слова Григория, воплощает представление Григория о христианском похвальном Слове, которое должно быть не только и не столько похвалой умершему, сколько рядом наставлений живым, извлеченных из его примера. Лучшее место в Слове – описание пустыни и иноческой жизни в ней.

Два Слова о мире произнесены непосредственно перед Словами о богословии (во втором Григорий упоминает о том, что он готовит эти Слова) и, несомненно, в 379 году, на что указывает упоминание в первом о войне с готами, которую именно в этом году вел Феодосии, а во втором – о бросании в Григория камней еретиками и о том, что только часть Церкви выздоровела от болезни ереси, а другая еще только начинает выздоравливать. Оба Слова принадлежат к числу превосходнейших во всех отношениях и для всех времен нравоучительных проповедей как по энергии мысли и чувства, так и по изяществу изложения и особенно по обилию превосходных мыслей.

Григорий был призван в Константинополь в 378 году, чтобы, как он сам говорит, «быть помощником народу, защитником слову, [чтобы] души безводные, но еще зеленеющие, освежить струями благочестия».[818] Самыми первыми плодами его красноречия здесь