Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Все хорошо, мой пупсик?
– Все… хорошо… моя красавица… хорошо… да.
Она улыбается.
– Круть… эта… штука.
– Еще бы, я же тебе говорила. Уж не знаю, что туда подмешано.
Она ёрзает на месте.
– Ну, пошли, что ли? Не ночевать же здесь.
– Слушай, я тут еще немножко побуду, ладно? Потом… вернусь потихоньку на… концерт. Ты… со мной?
– Не, мне ваш метал не в жилу. Я еще обязательно хочу послушать две группы, это в Менильмонтане. Но для тебя, детка, слишком рок-н-ролльно.
– Как… хочешь.
– Все хорошо, ты уверен? Ты что-то бледный.
– Ничего… я тут покайфую… спокойненько… Ты же меня знаешь… твой Маста… выносливый. Поговорим… потом.
– Все пучком, я тогда побежала. Пока-пока.
Она целует его в лоб, почему-то холодный, покрытый тонким слоем пота, проводит пальцем по губам и уходит.
Привычка к сильным веществам позволит Масте продержаться еще час. Чувствуя, что действие наркотика не ослабевает, он быстро осознает, что этот кайф будет для него последним. Соскользнув на пол, привалившись спиной к двери, он достает телефон и включает музыку, ремикс Niveau Zéro. Прикуривает, зажав губами сигарету. Она догорает до конца, так и не выкуренная, длинный столбик пепла торчит изо рта Масты. Первая затяжка была его последним вздохом.
Всю дорогу Изия борется изо всех сил, чтобы не слететь с катушек. В метро легче не стало, она едва не хлопнулась в обморок на пересадке «Реомюр-Себастополь». Ее мозг выделывает мертвые петли на сверхзвуковой скорости, сердце то зашкаливает, то как будто останавливается, этакие американские горки тахикардии. Обливаясь потом, она вынуждена держаться двумя руками за перекладину в вагоне, ноги временами подкашиваются. «Черт, что же это за дрянь такая, блин, что за дерьмо, – раз за разом повторяет она про себя, словно заклиная судьбу. – Надо было поесть чего-нибудь вечером». Выйдя на «Пармантье», она останавливается купить панини и ест его, направляясь по улице Оберкампф к «Studio Plus 6».
Студия звукозаписи принадлежит звукорежиссеру, испанцу по происхождению, которого все зовут «Ла Нарис», по-испански «нос» или, вернее, «ноздря», за то, что он большой любитель засовывать в это отверстие все, что только можно вдыхать. Его студия стала родным домом для многих молодых рокеров столицы, здесь записывают диски, альбомы и много пьют. С наступлением ночи сюда стекаются завсегдатаи, слушают дневные записи за стаканом или дорожкой. Ла Нариз – характер у него не сахар, – держит свою компанию в ежовых рукавицах, пока не вырубается в три часа ночи на большом диване, обитом коричневой кожей. Изия здесь свой человек и знает, что брюзгливость хозяина – только ширма, маскирующая простой факт: он неспособен обойтись без своей ночной фауны. Эта шумная студия, полная молодых шалопаев, – такой он любит жизнь, все они давно это поняли и любят его за это.
Когда она входит в зал, before уже в разгаре. Стол ломится от бутылок, в помещении хоть топор вешай от густого дыма анаши. Все разогреваются перед концертом «Play» и «Антихриста» в «Little Big Club», еще бы, две самые крутые группы столицы на одной афише, такое нельзя пропустить. Вход бесплатный, наверняка будет неимоверная давка, но такие вещи ее мало волнуют, уж она-то всегда проберется. Изия наливает себе водки, приветствуя разом всех знакомых. Кажется, ей наконец-то полегчало.
Она заглядывает в телефон, нет ли чего от Масты; посылает ему сообщение.
«Как ты, мой гигант? ☺)»
Ла Нарис прокручивает выступление группы скримо[65], записанное утром, но это мало кому интересно. Взяв из валяющейся рядом пачки сигарету, она переходит в соседнее помещение. Давид, Рафу и Марина протирают маленькое зеркальце на письменном столе.
– Вау, красотка Изия!
– Все пучком, кореша?
– Тип-топ. А ты как?
– Нормуль.
– Маста здесь?
– Нет, отрывается без меня с дружками на тяжелом дабстепе. Я там долго не выдерживаю.
Рафу достает белый шарик.
– Будешь?
– Можно, а хотите, смешаем, у меня вот что есть, – она достает сложенный вчетверо клочок бумаги.
– Что это?
– Крутень, купила на Одеоне, вы только аккуратней, я всего-то покурила немного и так забалдела, думала, окочурюсь.
Рафу разворачивает листок и сыпет немного порошка на таблетку, которую уже начал толочь на зеркале.
– Когда начало концерта?
– В десять, первой играет «Play».
– Вы все пойдете?
– Yes.
– Класс.
– А то.
Зеркальце переходит из рук в руки, и белый порошок мощно бьет в ноздри. Головы откидываются назад, другие падают на грудь, ни одна не может остаться на месте, слишком сильно действие наркотика.
– Ооооох… черт, что это ты нам подсунула?
– Я же… вам… говорила, забойная штука.
Из ее левой ноздри капает кровь.
– Ох… твою мать…
Давид вскакивает.
– Блин, вот это приход, – бормочет он, пошатываясь. – Ваааауууу… Мне надо проветриться!
Марина и Рафу так и сидят в прострации, словно боятся, что их унесет накрывшая волна, сопротивляются по инерции. Изия встает, ударившись о столик, и направляется в туалет, она думает о Масте. Навстречу ей идет Ла Нарис.
– Изия, как жизнь?
Она улыбается.
Он смотрит на белый порошок в бумажке, которая осталась, развернутая, на столе.
– Это твое?
Она снова улыбается.
– Можно?
Изия пытается ответить, но может только кивать. Она хочет сказать ему, чтобы не прикасался к этой гадости, что эта штука сносит башку начисто, но не в состоянии выдавить из себя ни звука. Грохот музыки и вопли певца из колонок отнимают у нее последние силы. Она садится на пуф в прихожей и как будто засыпает, смерть наступает почти мгновенно. А Ла Нарис возвращается в студию с бумажкой в руке.
– Есть любители?
Внизу, у подъезда студии, Давид пугается, уж не инфаркт ли у него. Он думает об Изии, о Марине и Рафу, оставшихся наверху, они тоже выглядели неважно. Уличная прохлада обжигает ему легкие, лоб ледяной. «Чтобы от одной дорожки дури со мной такое творилось… Что за дела?» Перебежав улицу, он входит в сквер. Немного свежего воздуха, вот что ему нужно. Он садится на скамейку. Напротив сидят две девушки, и он замечает, что они тоже не в лучшем состоянии.