Потягивая пиво, он то и дело заглядывает в телефон, ожидая сообщения от Ибанеза или от Берди. Саундчек и все, что касается концерта, он делал на автопилоте, мысли его далеко, он целиком поглощен тем, что витает в воздухе. Запах смерти наполнил все, тревога скрутила его желудок в бесконечное множество узлов, незримая рука сжимает нутро постоянно.

Двери открыли в девять, и первые группы зрителей хлынули в зал. Облокотившись на перила, он смотрит сверху, пытаясь узнать какое-нибудь лицо, знакомое по последним дням. Зал заполняется так быстро, что лиц уже не различить. Он видит внушительную фигуру Туртурро, который пробирается сквозь толпу, направляясь к бару. Поставив стакан, Паоло спускается к нему.

– Туртурро!

– Вау, моя любимая звезда!

– Все пучком?

– Yes, лучше не бывает.

Великан изо всех сил старается держаться непринужденно.

– Где тебя носило, твою мать?

– То есть?

– Не придуривайся, ты отлично знаешь, о чем я. Где ты был, с тех пор как умерла девчонка, тебя везде искали.

Лицо Туртурро мрачнеет, игривого тона как не бывало.

– Я смылся, дружище, а что мне было делать. Легавые вот-вот начали бы под меня копать, а я что, я вообще ни сном ни духом.

– Ни сном ни духом? А кто принес к нам эти долбаные таблетки, не ты, что ли? Это не хухры-мухры, – цедит Паоло сквозь зубы. Он зол на него и не может сдержаться. – А теперь, смотрите, нарисовался!

– Ну, узнал, что все потихоньку утрясается, уже неделю ничего не происходит. Решил, что эта партия дерьмовых пилюль ушла и бардак кончился.

– Это не дерьмовая партия, старина, это банда психов делала и сбывала эту дрянь, чтобы убить как можно больше людей.

– Что? Ты рехнулся?

– Что слышал, это не случайность. Полно чокнутых распространяют эти пилюли.

Челюсть великана отвисла на несколько сантиметров, у него не укладывается в голове то, что сказал Паоло.

– Бред, кому это надо?

– Вопрос не ко мне, но я ручаюсь, что это правда. И сегодня вечером они в городе, это все, что я знаю.

– Остальные в курсе?

– Я их накачал, сказал, чтобы смотрели в оба и не тянули в рот всякую пакость.

– Дерьмо…

– Точно. А знаешь, что было бы хорошо?

– Скажи.

– Чтобы ты тоже смотрел в оба. Ты имел дело с этими субчиками, если кого-то из них увидишь, уж как хочешь, но держи меня в курсе, а я передам инфу.

– Ты работаешь на легавых?

– И да, и нет, в общем, долго объяснять. Но мы по твоей милости все вляпались в дерьмо, когда ты явился с этими голубыми пилюлями, а я увяз глубже всех.

Вибрирует его телефон. Сообщение от Ибанеза.

«Где ты?»

«На концерте».

«Осторожней, в городе дела плохи, уже поступило много вызовов».

«Где?»

«Везде, в Менильмонтане тоже. Мы окружаем потихоньку, чтобы не вызвать паники. Слишком много народу на улицах».

«Сделать объявление в зале?»

«Нет, рискованно. Я недалеко, скоро буду».

«ОК».

Шала хлопает Паоло по плечу.

– Пора начинать, старина.

– Уже?

– Да, идем, go.

Паоло не знает, надо ли отменить концерт или вести себя как ни в чем не бывало, ведь общая паника может оказаться столь же убийственной. Взяв в уборной свою гитару, он первым выходит на сцену. В зале погасили свет. Он подходит к микрофону, включает гитару и берет мощный аккорд через усилитель. Тот тотчас отзывается долгим фидбэком, остальные уже заняли свои места и ждут, когда Паоло начнет. Вместо этого он отключает звук гитары и берет в руки микрофон.

– Добрый вечер всем. Прежде чем начать, я хочу сделать небольшое объявление. Просто предупредить: берегите ваше здоровье, говорят, голубенькие таблетки, о которых столько говорили недавно, снова в городе сегодня вечером. Ну вот, постарайтесь не иметь с ними дела. Костлявая рядом, берегите себя.

И он, отойдя от микрофона, начинает отсчет: группа готова к первому номеру.

Когда Берди подходит к концертному залу, Рейнальд, Эш и еще трое молодых парней уже там. Проповедник берет ее под руку и отводит в сторонку.

– Возьми, – говорит он, протягивая ей маленькую фляжку из нержавейки. – Ты дашь выпить это как можно большему количеству людей там, внутри, а когда она опустеет, подойдешь к Эшу, он будет в зале.

Берди прячет фляжку в трусики, чтобы ее не конфисковали на входе, и идет в клуб, Рейнальд и остальные входят следом. Внутри уже яблоку негде упасть, ревут гитары, крики хищных птиц несутся со сцены.

СРЕДА – 22.30

Меня толкают, куда-то тащат. Туман как будто рассеивается. Он на сцене, его тело как огненный шар. Его руки терзают деку гитары. Мир качается. Они – сердце мира, каждая пульсация, каждый ритм кровавым бульоном вливается в артерию, циркулирует в телах, перетекает из одного в другое. Рождение электричества. Рейнальд издалека что-то говорит мне, надрываясь в хаосе звуков. Грохот ударных всасывает его слова. Девушка, которая вошла следом за мной, предлагает соседям попить. Так жарко. Все пьют, бутылка быстро переходит из рук в руки, возвращается к ней. Я иду к сцене, медленно переставляя ноги, ищу его взгляд, у меня нет больше слов, вымученные улыбки вокруг, Рейнальд показывает на меня пальцем, кулаком. Вот я и у сцены.

Только в начале предпоследней песни Паоло заметил ее. Она здесь, прямо перед ним, появилась откуда ни возьмись, глаза пустые. И все же они устремлены на него. Захваченный энергией звука, он смотрит на нее, не имея возможности заговорить, слова песни вырываются из горла автоматически, «Pushin’ the limits»[67]. Его расколотый надвое мозг начинает работать на повышенных оборотах, и до конца номера он всматривается в публику: Энкарна наверняка где-то рядом и остальные тоже. И вот-вот будет Ибанез, это он помнит. Закончив песню, он подходит к краю сцены, повышает голос, силясь перекричать аплодисменты:

– Как ты?

Она не отвечает. Смотрит на него отсутствующим взглядом.

– Ты меня слышишь?

Тень улыбки мелькнула в ее глазах, в руке у нее металлическая бутылочка. Она смотрит на нее, потом на него, снова на нее и поворачивается к бару. Он смотрит в направлении ее взгляда, но ничего не видит. Только нагнувшись через головы зрителей, узнает очки и светлые волосы приближающегося Рейнальда.

Шала начал последний номер, Мики включил усилитель на басы, но оба понимают: что-то пошло не так. Паоло не включился в танец, его гитара молчит. Он застыл посреди сцены, уставившись на кого-то в толпе. Мики смотрит на него во все глаза: вот он роняет гитару на пол и, перешагнув через софиты, спрыгивает вниз. Все на сцене понимают, что это не просто stage diving. Стоящие поближе зрители смягчают его падение, а Рейнальд уже повернулся к нему спиной и пробирается по залу против течения. Бесцеремонно расталкивая толпу, Паоло в два счета настигает его. Хватает за волосы, тащит назад и, скрутив, валит наземь. Музыка продолжается, уже пошло соло. Паоло бьет в ухо, в шею, в лицо, еще и еще, брызжет кровь из разбитой скулы, он не сдерживает себя, кодекс перестал существовать. Осталась только эта накопившаяся ненависть, эти невольно запечатлевшиеся в голове картины, оживающие в его кулаках. Он бьет. Пять раз. Десять. Выплеск ярости без границ и пределов. Разбитые очки проповедника повисли на носу и царапают ему лицо при каждом ударе. Паоло хватает его за шиворот, чтобы выволочь из зала, но тут какая-то сила оттаскивает его назад. Двое секьюрити разнимают их, а в оглушительном грохоте музыки невозможно ничего объяснить. Обоих тащат к выходу. В певце клокочет ярость, он вырывается, пытается схватить проповедника за ногу, она совсем близко. Дай только поймать, он его убьет. Музыка смолкла.