Он подтверждает мои худшие опасения, когда пренебрежительно отмахивается:

– Все в порядке, Элис. Все в порядке.

– Ну и ладно, – беззаботно говорю я, хотя на самом деле подозреваю, что моему мужу будет еще хуже, учитывая, что он, разумеется, не удосужился прочитать мои инструкции, так что, вероятно, понятия не имеет о том, как на этой неделе Келли проводит время после школы.

– Я наберу тебе завтра утром, примерно в это же время?

– Конечно, конечно…

Я вешаю трубку, и передо мной вспыхивает воспоминание о расстроенном лице Эдди, и я почти готова запаниковать, но пиво все еще заставляет меня чувствовать себя расслабленной и сонной, поэтому я убеждаю себя, что, возможно, могу просто отложить панику на потом. Справедливо полагая, что на самом деле я не так уж много могу сделать, чтобы помочь им прямо сейчас… Я сворачиваюсь калачиком на кровати и быстро засыпаю, а когда просыпаюсь, меня ждет сообщение от Келли:

«Мама. Я настроила обмен сообщениями на своем айпаде, чтобы мы могли поддерживать связь, пока ты в отъезде. Я скучаю по тебе и очень тебя люблю».

Я вздыхаю и печатаю:

«Келли Майклз, ты же знаешь, что тебе запрещено обмениваться текстовыми сообщениями. И разве ты не в школе?!»

Ее сообщение приходит мгновенно:

«Я обещаю, что буду писать только тебе. Да, я в школе, но я объяснила мистеру Меррику, чем занимаюсь, и он решил, что это может быть отличный географический проект с применением новейших технологий. Так ты видела что-нибудь классное? Не могла бы ты сделать для меня несколько фотографий?»

Я отправляю ей фотографии с площади, и она немедленно отвечает:

«Мамочка! Это так здорово! Мы просто говорили в классе о вдохновляющих фигурах в нашей жизни, и я собиралась рассказать о бабушке, но говорила о тебе, потому что так удивительно то, что ты делаешь. Не беспокойся об отце и Эдди. Я хотела бы сказать, что с ними все в порядке, но вместо этого я просто напомню тебе, что через несколько дней ты вернешься, и я помогу тебе навести порядок. Ха-ха. Люблю тебя, мамочка».

Я решаю сосредоточиться на той части этого сообщения, которая не вызывает у меня желания бежать домой прямо сейчас. Моя дочь действительно думает, что я вдохновляющий пример. Все, что я сделала, это просто села на чертов самолет, а Келли думает, что это потрясающе. В этом есть что-то одновременно волнующее и удручающее.

«Я тоже тебя люблю, медвежонок».

Я кладу айпад и смотрю в окно. На улице все еще светло. Я планировала пораньше лечь спать, заказав обслуживание в номер, но вдруг мне до смерти захотелось посмотреть, как выглядит площадь вечером, когда город заканчивает свой рабочий день. Я надеваю туфли, поправляю волосы и отправляюсь на очередную прогулку.

Глава 26

Алина

Когда следующим вечером часы пробили десять, Томаш предложил:

– Пойдем со мной.

Я уже почти дремала в его объятиях, но мгновенно проснулась.

– Вчера ты сказал, что это слишком опасно!

– Вчера мне пришлось посетить четыре ближайшие фермы, а затем отправиться в город, чтобы повидаться с Надей. Сегодня я иду только в соседний дом к Голашевским, ради Евы. Этот поход намного менее рискован, и я бы хотел познакомить тебя с моими друзьями.

Меньше всего на свете мне хотелось вторую ночь подряд оставаться в этом подвале без Томаша. Мы вместе выбрались из нашего укрытия и ускользнули в ночь. Луна была полной, а небо ясным, но все равно в каждой тени, мелькнувшей на горизонте, мне мерещился нацистский солдат. К тому времени, когда мы пересекли поля и подошли к дому Голашевских, меня трясло от страха.

– Я не знаю, как ты делаешь это каждую ночь, – прошептала я.

– Ты поймешь, когда увидишь ребенка, – тихо ответил он.

Дом Голашевских был намного больше нашего; почва здесь была очень плодородной, поэтому их ферма была гораздо прибыльней нашей. За несколько лет Ян пристроил к дому много помещений, и теперь тот представлял собой мешанину материалов и стилей. Томаш обошел фасад и повел меня в заднюю часть здания. Я знала планировку дома, поэтому был удивлена, увидев, где мы остановились.

– Зная, как Ян относится к евреям, не могу поверить, что он предоставил твоим друзьям свою собственную спальню, – прошептала я Томашу.

Томаш вздохнул.

– Он практически замуровал их за фальшивой стеной, любовь моя. Даже выход заблокирован: они в ловушке, если Ян не сдвинет тяжелый книжный стеллаж в своей комнате. Кроме того, как только он поселил их, он запер двери в эту часть дома, а сам перешел в старую спальню своего сына, чтобы сохранить буфер между Евой с Саулом и его пространством. Если бы я не приносил еду, они бы умерли через несколько дней. Не заблуждайся, их положение ужасно.

В памяти всплыло воспоминание о тех временах, когда я ребенком посещала дом Голашевских, до того, как отношения Яна и отца испортились. Я вспомнила, как поразилась тем, сколько у них места; особенно удивило то, что у родителей Юстины своя спальня, учитывая, что мои родители всегда спали в гостиной. Я помнила ту большую комнату, а также что-то вроде ниши в самой глубине, где когда-то стоял стеллаж. Потребовалось бы совсем немного усилий, чтобы замаскировать этот маленький закуток, но тогда там наверняка оставалось совсем крошечное пространство.

– Как ты с ними общаешься… – начала я, но Томаш поднес палец к губам и наклонился к земле. У подножия стены в пыли лежал небольшой камень.

– Мы разработали систему сигналов. Если камень здесь, я могу спокойно постучать в задвижку. Она открывается изнутри, – пробормотал он, затем встал и постучал по одной из деревянных панелей на стене. Панель задрожала и скользнула вниз, открыв в стене отверстие на уровне лица. Я впервые увидела широко раскрытые карие глаза Евы, высокие скулы и нежное лицо в форме сердечка, которое, я уверена, было бы поразительно красивым, если бы она не была такой смертельно худой. Позади нее я смогла разглядеть пространство за фальшивой стеной – как я и боялась, оно оказалось настолько маленьким, что у двоих едва хватало места, чтобы двигаться.

Однако в эту минуту показалось, что женщина не удручена своим затруднительным положением, потому что все ее внимание было приковано ко мне, и ее глаза горели.

– Томаш! Это та самая Алина? – взволнованно прошептала она.

– Да, это она, – сказал Томаш,