После спектакля, во время банкета, она сделала себе подарок:обняла Эраста, поцеловала и, назвав «милым», тихо попросила прощения заслучившееся. Он ничего не ответил, но в тот миг он любил ее – Элиза этопочувствовала! Ее все любили! А вдохновенная речь о таинстве театра, которуюона произнесла экспромтом, имела невероятный успех. Произвести впечатление насвоего брата актера (особенно свою сестру актрису) – это чего-нибудь стоит!

Когда Шустров попросил ее выйти для «важного разговора», онасразу поняла: будет признаваться в любви. И пошла. Потому что хотела послушать,как он это проговорит – такой умный, взвешенный, сам Штерн перед ним хвостомвиляет. Розу подарил, какую-то хитрую, технологически обработанную. Смешной!

Андрей Гордеевич ее удивил. Про чувства не говорил совсем.Едва вышли в коридор, сразу бухнул: «Выходите за меня. Не пожалеете». И смотритсвоими никогда не улыбающимися глазами: мол, чего зря слова тратить, вопроспоставлен – пожалуйте ответ.

Но так просто она его, конечно, не выпустила.

– Вы в меня влюбились? – Улыбку в уголках рта слегканаметила, бровями вверх повела – чуть-чуть. Будто сейчас прыснет. – Вы? Каксказал бы Станиславский, «не верю»!

Шустров, будто на заседании правления или директората,принялся детализировать:

– По правде сказать, я не знаю, что имеют в виду, когдаговорят про любовь. Вероятно, каждый вкладывает в это понятие свой смысл. Нохорошо, что вы спросили. Честность – непременное условие долгого, плодотворногосотрудничества, именуемого «браком». – Он вытер платком лоб. Очевидно, беседа очувствах давалась миллионеру нелегко. – Я больше всего люблю дело, которымзанимаюсь. Жизнь за него отдам. Вы мне нужны и как женщина, и как великаяактриса. Вдвоем мы своротим горы. Отдам ли я за вас жизнь? Несомненно. Буду лия вас любить, если вы перестанете представлять интерес для моего дела? Не знаю.Это я вам со всей честностью, потому что без честности…

– Вы про честность уже объяснили, – изо всех сил стараясь нерасхохотаться, сказала она. – Когда дали формулировку брака.

Они шли по коридору артистического этажа, до ее уборнойоставалось несколько шагов.

– Я вам не только себя предлагаю. – Шустров взял ее за руку,остановил. – Я положу к вашим ногам весь мир. Он будет наш – мой и ваш. Вас онбудет любить, а я его буду доить.

– Как это «доить»? – она подумала, что ослышалась.

– Как корову, за вымя. А молоко станем пить вместе.

Они пошли дальше. Настроение Элизы вдруг изменилось. Ей ужене было смешно. И дразнить Шустрова тоже расхотелось.

«А что, если мне его Бог послал? – думала Элиза. – Чтобыспасти от страшного греха. Ведь я собираюсь из страха, из эгоизма рисковатьжизнью влюбленного мальчика. Андрей Гордеевич – не зеленый юнец. Он сумеетзащитить свою суженую».

Она повернула ручку двери и удивилась – комната былазаперта.

– Должно быть, уборщик закрыл. Надо взять ключ со щита.

Терпеливо, по видимости совершенно спокойно миллионер ждалответа.

– Есть одно осложнение, – не поднимая глаз, сказала Элиза,когда вернулась. – Формально я замужем.

– Знаю, мне докладывали. Муж, отставной гвардии ротмистр ханАльтаирский, не дает вам развод. – Шустров слегка двинул плечом. – Этопроблема, но всякая проблема имеет решение. У очень трудной проблемы может бытьочень дорогое решение, но оно есть всегда.

– Вы думаете от него откупиться?!

«А в самом деле? Чингиз-хан привык жить на широкую ногу, онлюбит роскошь… Нет, откажется. Злоба в нем сильнее алчности…»

Вслух она произнесла:

– У вас ничего не выйдет.

– Так не бывает, – уверенно отвечал он. – У меня всегдачто-нибудь выходит. Обычно именно то, к чему я стремлюсь.

Элиза вспомнила слухи, ходившие в труппе: о том, какбезжалостно и энергично шел этот купеческий сынок к огромному богатству.Наверняка он повидал всякое, преодолел множество преград и опасностей.Серьезный человек! Такой слов на ветер бросать не станет. Вот кому, наверное,можно рассказать о Чингиз-хане правду…

– Я займусь вопросом вашей юридической свободы, как толькополучу на это право – в качестве вашего жениха.

Он снова взял ее руку, поглядел, будто решая – поцеловать,не поцеловать. Не поцеловал – пожал.

– Мне нужно всё обдумать… Как следует, – слабым голосоммолвила она.

– Естественно. Каждое важное решение нужно всесторонне взвешивать.Три недели на обдумывание вам хватит?

Ее ладонь он выпустил – как вещь, в права владения которойпока еще не вступил.

– Почему именно три недели?

– Двадцать один день. Это число приносит мне удачу.

Впервые с тех пор, как она знала Андрея Гордеевича, онулыбнулся. Это поразило ее не меньше, чем если бы в небе средь темной ночивдруг выглянуло солнце.

Только в это мгновение Элиза дрогнула сердцем.

Он не арифмометр! Он живой человек! Его придется любить. Ичто, если он захочет детей? Ведь «плодотворное сотрудничество, именуемоебраком» действительно приносит плоды. Миллионеры вечно желают иметьнаследников.

– Хорошо. Я подумаю…

Она повернула ключ, открыла дверь – и в нос ударило запахомсмерти. Элиза закричала, зажмурила глаза, но они успели воспринять кровавоепослание, которое адресовал ей изверг. Оно гласило: «Ты – моя. Всякий, ктосмеет к тебе приблизиться, умрет страшной смертью».

Никто кроме Элизы не понял и не мог понять, что произошло насамом деле. Чингиз-хан, как обычно, устроил все с дьявольскойизобретательностью. Все вокруг ахали, толковали о самоубийстве и жалелибедного, свихнувшегося от любви мальчишку. Элизе адресовали слова сочувствия,по большей части фальшивого, и жадно на нее пялились, будто в ней что-тоизменилось. Ной Ноевич, тоже поужасавшись, тихо сказал: «Ну, Элизочка,поздравляю. Самоубийство поклонника – высший комплимент для актрисы. Наследующий спектакль места будут брать штурмом». Все-таки в человеке, до такойстепени одержимом театральностью, есть нечто пугающее.