Это была уже не она, конечно, – совсем чужая.

Вот только сначала ее показали сидящей в зале – как оназахлебывается от радости, услышав свое имя, как заходится в восторге ее свита,человек пять-шесть обоего пола.

И среди ее свиты Мазур, к великому своему удивлению, увиделБилли Бата – постаревшего, раздобревшего, лысого и даже, кажется, – очудо! – трезвого. Он не мог ошибиться. Это был Билли Бат собственнойперсоной, благополучный, респектабельный, довольный жизнью. «Значит, она его небросила, – в совершеннейшем изумлении подумал Мазур, уже не слушаяамериканскую скороговорку ведущих. – Не бросила, не выперла, хотя толку отнего и сейчас, ручаться можно, никакого. Ай да капитанская дочка, мисс ПеггиХарди. Кто бы думал! Положительно, есть некий стержень в дочках, воспитанныхморскими капитанами...» И его, как крайне редко, но случалось все же, пронзиламорозная смертная тоска, грусть по навязанным ему недолгим чужим жизням, из-закоторых порой другие, не знавшие истины, относились к маске, как к живомучеловеку... со всеми вытекающими отсюда воспоминаниями… Но длилось это секунды,как всегда.

Он допил стакан и ушел заниматься своим делом – побеждать ивыигрывать… А как же, кто бы сомневался, как же иначе?.. Если прошлого –нет, и это не дорога выбирает нас, а то, что внутри нас, заставляет насвыбирать дорогу... Он ни о чем не сожалел. Только в песне человек можетпревратиться в снег.

«Плейбой» до сих пор лежал где-то в нижнем, забытом ящикестола, выбросить руки не доходили, а доставать порой и разглядывать сностальгически сведенным а ля Штирлиц лицом было не в его характере.

Да, а великолепный подводный аппарат «Скат» советскаяоборонка повторить не смогла. Сначала не заладилось что-то, а потом грянулиизвестные события, когда всем стало не до оборонки вообще и до подводныхаппаратов в частности. Но уж в этом вины Мазура не было никакой.