— Очень хорошо, что Вы пришли. Вашу жену из реанимации переведут в послеродовое отделение. Вам нужно оплатить эту палату, и принести нам чек. И, если хотите, можете выбрать палату с совместным пребыванием в послеродовом. Берите сумки, я Вас отведу.

Сумок оказалось много. Но я умудрился взять их все сразу. Девушка отвела меня на второй этаж, где располагалось нужное отделение. Я выбрал палату повышенной комфортности.

— Я могу увидеть Еву? — спрашиваю девушку.

— Ее переведут сюда только завтра.

— А в реанимацию я могу попасть?

— Думаю, нет.

— Где мне найти врача? С кем я могу поговорить? — неизвестность пугала, раздражала, злила. Чувство беспомощности накатывало с новой силой.

— Сейчас только дежурный врач, могу позвонить ему.

— Да, прошу Вас.

Девушка оставила меня в палате, и попросила подождать. Время снова тянулось как патока. Я мерил палату шагами, пока меня не прервал вошедший мужчина.

— Здравствуйте, Вы хотели меня видеть?

— Ну, вообще-то, я бы хотел видеть Еву, но говорят к ней нельзя. Как она, как ребёнок? Вы можете мне что-нибудь сказать?

— С вашей женой все в порядке, — эта фраза режет ухо, но я его не поправляю. — Чувствует она себя хорошо, насколько это возможно. Конечно, послеоперационный период, все проходят по-разному. И какое-то время нужно будет контролировать давление. Но это уже мелочи. Что касается ребенка. Он в реанимации. Никаких прогнозов я делать не могу. Сегодня Вам тут делать нечего, идите домой.

***

ЕВА

Оперировали меня со спинальной анестезией, поэтому долго приходить в себя мне было не нужно. Моего малыша забрали сразу же, даже не показав мне. Сказали, что мальчик, и забрали в реанимацию для новорожденных. Я не могла себя заставить набрать Давида, поэтому просто отправила ему сообщение. Мама звонила, но и с ней я говорить не хотела. Чувствовала себя разбитой и опустошенной.

Утром меня перевели в послеродовое отделение. Как оказалось, вчера Давид всё-таки приезжал и оплатил мне палату в новом отделении.

— Когда я могу попасть к ребенку? — первым делом спросила я.

— Вас пригласят, — сухо ответила мне дежурная акушерка. — Обедать Вам есть ещё нельзя, а на ужин уже можете приходить в столовую, на уколы я Вас позову. Отдыхайте, — и вышла, оставив меня одну.

Телефон замигал входящим вызовом. Мама.

— Да, мама?

— Как ты, милая? — услышала я взволнованный голос.

— Уже в палате. Все хорошо. Жду, когда позовут к малышу.

— Хочешь, я приеду?

— Нет, — честно отвечаю. Не хочу никого видеть.

Где-то через час меня позвали в детскую реанимацию. И я увидела своего малыша.

Мой мальчик родился весом четыреста шестьдесят грамм. Его поместили в специальный бокс, и подключили к аппаратам. Смотреть на него без слёз было практически невозможно.

Врач что-то говорила, объясняла, но я ее почти не слышала. Мой взгляд был прикован к Богдану, моему сыну, который был меньше моего пупса в детстве. Наверное, если бы мне позволили взять его на руки он поместился бы в ладонях. Такой маленький он был.

Меня пускали в реанимацию только три раза в день. И все, что я могла, это смотреть на своего мальчика, и просить его выжить. А ещё просить Бога, чтоб он не отбирал у меня моего малыша. Наверное, только сейчас я поняла, как сильно я его люблю.

Давид приезжает каждый день, но я нахожусь в таком состоянии, что мне все равно. Все мои мысли находятся там, с моим мальчиком.

Сегодня утром ко мне пришел неонатолог. Я только успела умыться, и никак не ожидала, что ко мне придут. Но стоило увидеть врача, как мое сердце бешено заколотилось, словно я пробежала пару километров. Голова закружилась, а ноги вдруг стали ватными, и я, чтоб не упасть, присела на край кровати.

— Ева, состояние Вашего ребенка ухудшилось, мы делаем все возможное…

Дальше я не слышу, я даже врача почти не вижу, слезы застилают глаза, а из груди вырывается крик.

— Ева, так нельзя, — говорит мне врач, — Я Вас в таком состоянии не пущу к ребенку.

Эти слова, как пощёчина меня отрезвляют. Вытираю слезы, заставляю себя собраться. Я ему нужна. Я не имею права быть слабой сейчас. Вместе с врачом я пришла в отделение реанимации. На мой взгляд, мой мальчик выглядел так же, как и всегда. Крошечный утыканный трубками, окружённый датчиками с противными звуками. Мне разрешили остаться и побыть с ним.

— Сынок, — шептала я. — Богдаша, мальчик мой, ты мне очень нужен. Я так тебя люблю. Пожалуйста, живи. Мы с тобой всё-всё сможем. Я у тебя сильная, ты только не оставляй меня, родной мой. Мама тут рядом, слышишь, сыночек, нам с тобой никто не нужен. Мы сами справимся, ты только живи, — слёзы снова покатились по щекам, а грудную клетку сдавливали невидимые тиски.

Меня вывели из отделения, сказав, что сообщат об изменениях. А через два часа мне сообщили, что он умер.

Мой малыш прожил всего пять дней.

ДАВИД

Субботу мы решили провести дома. Настроение по-прежнему было подавленное, и не только у меня. Лина выражала свою поддержку молча, не пыталась, абсолютно ненужными словами, как-то заполнить пустоту.

Ева очень изменилась, она была лишь тенью, той Евы, что когда-то пришла ко мне. Тихая, грустная, подавленная. Она старалась держаться, но потом могла рыдать на моем плече почти час. Нам не давали никаких прогнозов, а меня даже ни разу не пустили к сыну. Сегодня я тоже планировал поехать в клинику. Я уже даже оделся, когда на телефон пришло:

"Ты свободен"

Я долго смотрел, не понимая, что это значит. Но предчувствие чего-то неотвратимого, ползло по венам. Мой ступор заметила Лина.

— Что? — с тревогой.

Я не знаю, что ответить, поэтому протягиваю ей телефон. Она читает сообщение и поднимает на меня глаза. Я набираю номер Евы, но трубку она не берет. Набираю снова, но ответа нет.

— Поезжай, — говорит Лина. Я хватаю ключи от машины, на ходу одеваю куртку и бегу из дома.

Как добрался, не помню. Влетаю в клинику, меня останавливает гардеробщица, заставляя одеть халат и бахилы. И я поднимаюсь в нужное мне отделение, ловлю на себе какой-то неловкий, сочувствующий взгляд акушерки, сидящей на посту. Иду дальше по коридору в знакомую палату.

Ева, свернувшись калачиком, лежит на кровати, она смотрит в одну точку, и кажется, даже не моргает. На мой приход никак не реагирует.

— Ева, — подхожу ближе, присаживаюсь на корточки рядом с кроватью. — Ева, — касаюсь ее руки, но она по-прежнему не реагирует. — Ева, да, очнись ты, — несдержанно, но на этот раз она переводит на меня свой пустой взгляд.