гвинейское движение за немедленную, безоговорочную независимость не было похоже ни на одно антиколониальное движение. Только за две недели до референдума он наконец уступил студентам, молодежным организациям и профсоюзу учителей и высказался за голосование «против» [Schmidt 2007: 161–162]. Гвинея была единственной колонией, проголосовавшей против новой конституции, и гнев де Голля последовал за этим голосованием немедленно[637]. Вопреки надеждам Туре на заключение с Францией соглашения и сохранение места в зоне франка французское правительство запланировало полный уход из Гвинеи, прекращение всех видов помощи и торговых отношений, а также установление экономической и дипломатической блокады – о введении аналогичных ограничений оно хотело попросить своих союзников по НАТО [638].

Исход финансового и человеческого капитала, от которого пострадала в то время Гвинея, нанес ущерб ее экономике, но это было только начало. Французы приостановили выдачу всех кредитов и помощь в целях развития – единственным совместным проектом, работа над которым не прекращалась, остался порт для экспорта алюминия в интересах Франко-Американско-го консорциума. Все остальное лучше всех описала историк Э. Шмидт:

Помимо экономических санкций, технические службы были выведены из строя, а оборудование уничтожено. Телефонные провода были перерезаны даже в главном правительственном здании. Краны в порту Конакри исчезли. Военные лагеря лишились своего оборудования, а больницы – медикаментов. Солдаты в Далабе сожгли свои казармы. В Середу исчезли формулы производства хинина. Бейл покинули французские врачи с запасами лекарств из больниц и совершенно новыми автомобилями медицинского центра, которые были отправлены на Берег Слоновой Кости. Наконец, вывески всех государственных зданий были разбиты – жест, полный мелочности и символизма [Schmidt 2007: 171–172][639].

В этом горниле выковывались советско-гвинейские отношения. В то время, когда Куба постучала в советскую дверь, руководством СССР уже была отрепетирована речь, которой будут встречать подвергнутые остракизму государства.

Первой задачей, которую предстояло решить, было замещение французской экономической помощи и кредитов, которых гвинейцы лишились, займами любой страны, которая могла бы их предоставить. Одним из первых доноров была Гана[640]. Гвинейское правительство раскинуло свою сеть широко: осенью 1959 года Туре совершил поездку в Соединенные Штаты, Англию, Западную Германию, а также в Чехословакию и Советский Союз. Он заверил свой народ и международных лидеров, что намерен проводить внешнюю политику строгого нейтралитета[641]. Предыдущая гвинейская делегация прибыла в Москву летом с целью получить от СССР кредиты и безвозмездные субсидии – последние просили редко, поскольку делать подарки Советский Союз не любил, а предпочитал давать ссуды под 2,5 %, которые возвращались либо местной продукцией, либо твердой валютой[642]. Тем не менее гвинейская делегация успешно убедила советское руководство предоставить их стране субсидии, хотя неясно, в какой степени ее ожидания оправдались. СССР согласился предоставить 140 млн рублей кредита на обычных условиях помощи, направленной на реализацию неуказанных проектов. Что касается субсидий, то советское руководство согласилось на выделение около 7,5 млн рублей на строительство радиостанции, экспорт двадцати четырех автомобилей – четырех «Волг» и двадцати джипов ГАЗ-69 – и отправку для создания крупного государственного рисового хозяйства нескольких тракторов и специалистов[643].

Энтузиазм по поводу новых отношений был недолгим. Резкий рост экспорта в Гвинею в 1961 году, достигший 24,5 млн рублей благодаря соглашениям о помощи, вскоре сменился сокращением поставок до 7-10 млн в течение всего десятилетия. Показатели торговли говорят сами за себя: кофе, ананасы и бананы из Гвинеи на сумму от 3 до 5 млн рублей – это все, что мог закупить для поддержания отношений Советский Союз[644]. Он не смог предотвратить развал гвинейской экономики в начале 1960-х годов. Исключение Гвинеи из зоны франка привело к появлению чеканившегося в Чехословакии неконвертируемого гвинейского франка, что изолировало экономику Гвинеи от экономики ее соседей. Это, однако, не заставило страну переориентироваться на коммунистический блок. Например, в 1963 году гвинейцы выполнили лишь около 30 % своих контрактных поставок товаров в Советский Союз[645]. Взаимное доверие, никогда не отличавшееся особой прочностью, дало трещины. Рассмотрим следующий диалог. Министр торговли Гвинеи И. Барри сетовал на то, что советские представители подсчитывали гвинейские товары в советских портах, что часто приводило к потере 20–30 тонн бананов. Он сообщил советскому торговому представителю, что в результате этого Гвинея в среднем теряла 5 % своих бананов и около 3 % своих ананасов. Контракты заключались на условиях «свободно на борту» (FOB), до того, как товары были погружены на суда в гвинейских портах, а не на основе стоимости, страхования и фрахта (CIF), при которых расходы по доставке несет экспортер. Барри утверждал, что Гвинея не могла позволить себе иметь в советских портах представителя, который встречал бы эти поставки и пересчитывал бы их вместе с советскими должностными лицами. Если советская сторона хочет вести бухгалтерский учет таким образом, то контракты должны заключаться на условиях CIF. Контраргумент напрашивался, и представитель СССР его немедленно озвучил: если гвинейцы сочтут это более выгодным, то советская сторона ничего не имеет против, но тогда Гвинее придется оплачивать доставку твердой валютой, что она не должна была делать в случае контракта на условиях FOB. Он обратил внимание на то, что Гвинейское экспортное агентство вело с советскими импортными организациями переговоры об оплате транспорта товарами, в то время как контракты с любой другой страной предполагали использование твердой валюты. Барри в гневе покинул встречу с советским представителем, пообещав «изучить этот вопрос»[646].

Ситуация не улучшилась и в 1964 году В этом году план по гвинейскому экспорту опять был выполнен лишь на 30 %, даже несмотря на увеличение долга перед Советским Союзом. Как объяснили гвинейские должностные лица, проблема заключалась в том, что через черный рынок товары постоянно «утекали» в Мали и Сенегал, где гвинейцы могли продавать их за твердую валюту, а не за малоликвидные гвинейские франки[647]. Гвинея не была Египтом (тем более европейской страной!), где чиновники были достаточно проницательны для того, чтобы предпринять необходимые меры, которые могли бы помочь справиться с внешней экономической агрессией. Даже импортируемый из Советского Союза сахар вывозился через границу для продажи за твердую валюту[648]. Шло время, а режим Туре по-прежнему не соответствовал своим прогрессивным принципам. С каждым годом советскому руководству все сложнее было вести с Гвинеей дела. Темпы поставок не увеличились. Гвинейцы не намерены были отвечать по финансовым обязательствам перед Советским Союзом, они не предпринимали никаких действий, когда проблемы требовали срочного решения[649].

К 1965 году гвинейцы также скорректировали свои ожидания как в отношении того, что мог дать СССР, так и в отношении того, на что была способна экономика