Эти же журналисты довезли меня обратно до Скотланд-Ярда и нестерпимо ждали момента, когда преисполненный величием Виктор закончит говорить с арестованным. Совсем скоро вокруг них образовалась толпа, подогреваемая интересом к внезапному и громкому появлению представителей прессы с фотоаппаратами в штаб-квартире.

Я остался стоять у входа, наблюдая за всем со стороны из тени, как делал всегда. Ко мне подошел Томас, озадаченный крайним беспорядком и несмолкаемым шумом во всем здании.

– Что это такое, Итан? – спросил он, быстрым взмахом руки показав на гудящую толпу.

– Это? – уклончиво усмехнулся я, ища по карманам жвачку. – Огонь по своим, мистер Гилберт.

– Нужно выяснить, вхожу ли я в ваш круг.

Комиссар полиции сдержанно посмеялся, но, заметив, что я не оценил его юмора, сразу же замолк, неловко покашляв.

– Как же Виктор будет предъявлять обвинения? – спросил комиссар. – У него нет ни улик, ни доказательств.

– Пф! Доказательства! Улики! – насмешливо повторил я за мужчиной, идя к выходу из штаб-квартиры. – Все это пережитки прошлого.

Этим же днем, поздно вечером, я возвращался домой из ближайшей аптеки, отдав по пути долг за жилье мистеру Блеру. На оставшиеся деньги я позволил себе приобрести целый пакет с продуктами и лекарства, выписанные доктором Грейсом.

Около дома, поглядывая на завешанные окна моей квартиры и тревожно перекладывая из одной руки в другую свежий номер газеты, стояла миссис Дю Пьен, облизывающая свои ярко-красные губы, потрескавшиеся от холода.

– Мистер Брандт! – крикнула она, завидев меня. – Итан! Вы читали новости!?

Я остановился и недовольно прижал бумажный пакет плотнее к груди.

В пекарне мне представлялось, как после насыщенной недели, наполненной бесконечным общением с людьми и многочисленными мыслями в собственной голове, я наконец найду время для того, чтобы побыть наедине с самим собой. Мне представлялось, что я все-таки смогу налить себе хорошего чая вместо спитой заварки кирпичного цвета, что смогу плотно поужинать, а затем сяду перед зажженным камином, и, борясь с подступающей дремотой, почитаю книгу. И я, заканчивая этот чудовищный день, никак не собирался объяснять волнующейся за мою судьбу Клаудии то, как в очередной раз мне удалось переиграть еще одного глупца.

– Мистер Брандт, вы только сильно не переживайте! – продолжала тревожиться женщина, обхватив двумя руками мои плечи. – Мы обязательно что-нибудь придумаем! Вам не придется вновь уезжать из Лондона и бросать меня. Этой гнусной, мерзкой свинье лорду Абберлайну придется стать очень внимательным и наблюдательным при приеме пищи, потому что я…

– Клаудия, хотите пирожное? – спросил я, не желая слушать про то, как она собирается отравить Виктора. – Или имбирный пряник?

– Вы уже успели прочитать новостные колонки и окончательно сойти с ума?

– Быть может, вы хотите бутерброд с ветчиной или выпить со мной кофе? Или чай? Что хотите? У меня сегодня банкет.

Миссис Дю Пьен серьезно нахмурилась, немного приоткрыла рот и отошла на несколько шагов назад, осматривая меня с ног до головы в тусклом свете уличных фонарей.

– Ах, так получается, что свинья вы, а не Виктор! – воскликнула она и яростно топнула ногой, отбросив газету в сторону. – Почему вы не сказали мне о том, что все подстроено!? Я бросила все дела ради вас, поехала в Скотланд-Ярд, оттуда к вашему дому, но нигде не нашла вашего следа. Близкие друзья так не поступают!

– Вы боитесь не за мою душу, Клаудия. Вы ведомый человек. Если со мной что-то случится, вам просто будет не за кем идти. От этого вам становится страшно. Разве я не прав?

– Нет, мне действительно не все равно. Вас следует оберегать.

– Да, да, ведь я сам с собой не в ладу и нарушаю хрупкий баланс везде, где появляюсь. Я уже слышал это от других людей.

– Только невежды и некомпетентные личности плохо думают о вас, – продолжила она, отобрав у меня зонт. – Не забывайте, мистер Брандт, что вне работы вы честный человек, а люди всегда боятся тех, кто честен.

Последовала минута молчания. С соседней улицы, сквозь воцарившуюся тишину, слышался чей-то пьяный голос, тянущий цыганскую песню, и визгливый хохот.

Миссис Дю Пьен впилась в меня каким-то вопросительным, пристальным взглядом, чем очень смущала, и с каждой секундой все крепче прижимала к себе зонт.

Я слышал искренние любезности по отношению к себе еще реже, чем Клаудия, поэтому слова женщины сбили меня с толку и привели в замешательство, точно обожгли изнутри. Теперь я не мог не пригласить ее на чаепитие, и мне не помешал бы человек, способный помочь перевязать рану на плече.

– Как замечательно, что вы не считаете меня занудой и ханжой, – разом выпалил я, направляя взор книзу. – Клаудия, сентиментальность для меня чужда, но я должен вам кое-что сказать. Возможно, мои слова прозвучат сухо и бессвязно, просто мне довольно трудно признаться в том, что я в ком-то нуждаюсь. Вы знаете, что мне легче показать свое отношение через дела и поступки.

– Говорите скорее. Ну!

– У меня было время подумать над тем, что произошло за последние несколько лет, и я понял – все беды вокруг от того, что люди разучились держаться вместе. Я рад, что вы не чужой для меня человек и что судьба свела нас шесть лет назад на первом расследовании. Спасибо вам за то, что до сих пор остаетесь рядом со мной. Вы блестящий профессионал своего дела и умная, сообразительная женщина.

Я достал из кармана ее обручальное кольцо и протянул, чтобы отдать, но она вдруг зарыдала и бросилась крепко, по-дружески обнимать меня, отчего я чуть не выронил из рук тяжелый пакет с продуктами.

– Что вас так растрогало, миссис Дю Пьен? А как же рассудочность?

– Итан, когда я переехала в Англию, у меня в Лондоне не было никого, кто мог бы помочь. Не было никого, кто мог бы поддержать и позаботиться обо мне! Я всегда была сама по себе, – плакала она, все сильнее прижимаясь ко мне разгоряченным, мокрым лицом. – Врачи-мужчины не хотели работать со мной, потому что я женщина. Они считали меня болтливой, глупой, слишком худой, говорили, что я не умею одеваться. Как же вы были добры и великодушны, когда не стали смеяться надо мной в полицейском отделе, а заметили мои знания и познакомили с Себастьяном, не давшим мне умереть в ближайшей канаве!

Сердце трепетно сжалось от слов несчастной Клаудии и сострадания к ней, но я продолжал смирно стоять, держать в руках продукты и не решался обнять женщину в ответ.

– Вместе с вашим появлением, меня стал преследовать необъятный страх, что я