– Медвежья или бычья?

– Решишь сам, – улыбнулась она. – У тебя вообще деньги есть? Возьми бутылок шесть. На всякий случай.

Я вышел из коттеджа, потуже натянув шапку-ушанку. Начинался сильный ветер.

Я вообще-то всегда очень любил вот такую новогоднюю метель.

В эти новые времена она случается все реже и реже. Ну или случается не тогда, когда надо. А тогда она была практически каждый Новый год. Выбежишь в магазин вечером 31-го – за майонезом, например, или за солью, – а там такое!..

Я ехал на автобусе в Зеленоград и напряженно думал: ну а что же делать, если там не будет сухого красного вина?

…В огромном зеленоградском универсаме почти не было народа. Какая-то женщина недоверчиво разглядывала упаковку с замороженной рыбой.

Решительным шагом я прошел в винный отдел.

Здесь было уже совсем пусто.

Не было не то что водки, или портвейна, или зеленых бутылок с белым сухим вином, не было даже сока яблочного с мякотью в трехлитровых банках.

Однако в углу прилавка уныло стояли в ряд какие-то странные бутылки, которых я раньше вообще никогда не видел. С простыми сероватыми этикетками. Наверное, их вынесли откуда-то из тайных складов только что.

– Это вообще что? – уточнил я у продавщицы.

– Это саперави. Ноль восемь литра, рубль тридцать цена. Сегодня завезли.

– Его пить-то можно? – недоверчиво спросил я. – А то меня женщины убьют.

– Не знаю… – грустно пожала плечами продавщица. – На вкус и цвет товарищей нет. Обычное сухое вино. Глинтвейн сварите в случае чего.

Я взял шесть бутылок и с тяжелым чувством недовыполненного долга поехал обратно в дом творчества.

Пока я ездил туда-сюда, в нашей комнате объявились долгожданные гости: подруга Ермолаева, мальчик Сережа, его сестра Оля и поэт Геннадий Рабинович.

Рабинович уже читал собравшимся свои стихи, а все пытались при этом что-то обсуждать. Рабинович не обижался и продолжал бубнить, глядя то в пол, то на Олю.

Я молча вынул из брезентового рюкзака все шесть бутылок и поставил их на простой белый столик, где Ермолаева заливала майонезом салат (в номерах дома творчества были такие крошечные угловые кухоньки с раковиной и полочкой на стене). В бутылках красиво блеснуло.

– Это что? – недовольно сказала Радлова.

– Саперави! – сказал я. – Из Грузии прям привезли. Ноль восемь литра в бутылке. Цена рубль тридцать.

– А пить-то его можно? – недоверчиво спросила подруга Ермолаева.

– Да ладно вам, в крайнем случае глинтвейн сделаете!

…О том, что они скорее всего будут делать глинтвейн из плохого или не очень хорошего вина, Радлова задумалась давно. Конечно, это был такой как бы резервный вариант, но все же она захватила рецепт, а верней, взяла его у мамы. Рецепт был следующий (она записала по телефону буквально слово в слово): «Греешь вино, не доводя до кипения. Туда цедру лимона, яблоко, гвоздика, корица, сахар или мед. Некоторые добавляют водку».

Рецепт у нее был заботливо сложен вдвое и хранился в заднем кармане джинсов, которые как раз сейчас были на ней.

– А сколько нужно для глинтвейна вина? – деловито спросила Ермолаева.

– Думаю, бутылки три, – сказала Лена, брезгливо окинув взглядом мою добычу. – Остальное оставим на завтра.

– А цедра лимона?

– Лева! – сказала Радлова повелительно. – Ты думал – что, девушки будут работать, а ты будешь расслабляться и ждать Нового года? Вот возьми бумажку и запиши.

1. Кастрюля (как для супа, можно большую, можно без крышки).

2. Лимон или несколько мандаринов.

3. Сахар (можно взять несколько кусочков или немного песка в кулечке).

4. Корица, гвоздика, любые специи, какие есть.

– Это где все взять? – осведомился я осторожно.

– Это в столовой все взять! Вот возьми рубль и отблагодари там.

Радлова выпихнула меня за дверь, и я оказался внутри большой прохладной застекленной веранды. Здесь было тихо и горел тусклый свет одинокой лампочки. Он таинственно освещал окружающий нас лес. Лес был совсем близко. Лапы елей покачивались и стряхивали с себя густые хлопья снега, даже целые шапки, как будто хотели остаться с непокрытой головой.

Хотя я терпеть не мог кого-то о чем-то просить, с кем-то договариваться и т. д., настроение все равно было отличное. До Нового года оставалось еще пять часов.

Я вышел на крыльцо, надел шапку и вздохнул полной грудью.

В густой темноте я с трудом нашел тропинку к столовой.

Столовая была освещена очень ярко, во всех окнах горел праздничный свет, а в холле, где находился гардероб с железными вешалками, стояла в углу маленькая елочка, обвешанная бедной мишурой и мигающими лампочками. В обеденном зале, еще пустом, было накрыто примерно десять или двенадцать круглых столиков, уже с приборами и тарелками.

Ко мне вышла, вероятно, та же самая усталая подавальщица в бумажном кокошнике с намеком на костюм Снегурки, что и к Радловой.

– Простите, а вы свободны? – спросил я.

– Вообще-то я занята, – недовольно сказала подавальщица и уже начала медленно разворачиваться, шаркая тапочками, но тут я спохватился:

– Ой, простите, пожалуйста! Тут к вам девушка намедни приходила за вином, так вот, мы купили в Зеленограде и хотим глинтвейн сварить, вы не могли бы нам немного помочь… – последнюю фразу я произносил уже очень тихо, ни на что не надеясь, и протянул записку прямо подавальщице в руки. Она молча взяла и сощурилась, читая.

– Пойдемте со мной, – сказала она сухо и отправилась на кухню.

У огромной плиты стояла веселая толстая повариха в чистом белом халате и нормальном поварском колпаке, безо всякого намека на костюм Снегурки, она колдовала над вторым блюдом типа бефстроганов.

– Люсь, чего? – крикнула она, глядя на меня.

– Глинтвейн хотят сварить! – ответила Снегурка и гулко загрохотала кастрюлями. Мне досталась хорошая эмалированная кастрюля, темно-зеленая, с небольшими выщерблинами по краям, с крышкой, литров, наверное, на пять…

– На, держи! – сказала Снегурка. Теперь я понял, почему они все орут. в кухне шумно гудела вытяжка. – Посуды-то хватит?

Несмотря на то что я испуганно кивнул (откуда я знал, хватит Радловой посуды или нет?), она сунула мне в руки пять фаянсовых белых тарелок и четыре тонких стакана.

– Лимона нет! – строго сказала она. – Мандарин могу дать! Пять штук! Ты меня понял?

Я закивал, потом осторожно поставил всю эту гору посуды на железную полку и достал рубль, на всякий случай повернувшись к поварихе спиной, чтобы моя взятка не была такой уж демонстративной.