По возвращении во Францию после заключения с д’Эоном договора, отца Фигаро и Керубино ждала награда — колесо правосудия, к которому он так долго взывал, завертелось. Пройдет совсем немного времени, и честь Бомарше будет восстановлена, а его состояние возвращено ему. Начинался новый период его жизни, он продлится чуть менее десяти лет, в течение которых Пьер Огюстен будет наслаждаться славой и популярностью.

Чтобы восстановить свою честь и вернуть состояние, Бомарше следовало добиться принятия в судебном порядке нескольких постановлений. Но в этом деле все зависело от воли короля. После выполнения поручений его величества, самыми незначительными из которых были уничтожение памфлетов и урегулирование проблемы с д’Эоном, а самыми важными — секретный сбор информации о ситуации в американских колониях, Бомарше мог рассчитывать на милостивое к нему отношение не только самого Людовика XVI, но также Верженна и Морепа. Что до Сартина, то тот никогда не изменял своему другу. Итак, больше нельзя было тянуть с возвращением гражданских прав человеку, проявившему свою безграничную преданность родине, недюжинный ум и ставшему, по сути дела, инициатором внутриполитических изменений, выразившихся в восстановлении прежнего парламента. Требовалось пересмотреть дело с Лаблашем и приговор, вынесенный по вине Гёзмана; ведь чего стоил теперь этот доклад лишенного своих полномочий судьи, который без каких-либо доказательств объявил Бомарше фальсификатором, что серьезно подорвало его материальное положение.

Правосудие всегда вершится неспешно, а особенно когда речь идет об исправлении его собственных ошибок.

Возвращение Бомарше в Париж совпало с горестным событием в его семье: папаша Карон скончался от приступа давно мучившей его мочекаменной болезни. Несмотря на то что третий брак старика несколько охладил его отношения с детьми, Бомарше был глубоко опечален смертью отца, которого всегда чтил и уважал. Теперь он искренне оплакивал его. Всю глубину сыновней любви Пьер Огюстен продемонстрировал, пойдя на уступки вдове отца, жаждавшей заполучить наследство старика, которого она и женила-то на себе исключительно из меркантильных соображений.

Таким образом, на Бомарше одновременно свалилось несколько проблем: семейные заботы, поручения короля, связанные с американскими колониями, и хлопоты о собственной реабилитации.

Уже два года добивался он пересмотра приговора, вынесенного ему по тяжбе с Лаблашем; это было нелегко, особенно после того, как в январе 1775 года Бомарше выпустил мемуар, посвященный этому делу. Своим мемуаром он настроил против себя верховный суд, ведь в его состав вошла часть членов прежнего парламента Мопу, и теперь эти люди оказались вынужденными дезавуировать их же собственный приговор. Но коль скоро приговор все-таки был пересмотрен, сделано это, видимо, было под нажимом правительства.

Два года назад осуждено было не деяние, осужден был человек. В 1773 году граф де Лаблаш, будучи всесильным вельможей, одержал верх над Бомарше, оказавшимся к тому же в тот момент в Фор-Левеке. И все свидетельствует о том, что племянник Пари-Дюверне подкупил советника Гёзмана. Теперь же, в 1775 году, ситуация изменилась: граф де Лаблаш наделал слишком много шума, и его прежняя победа стала казаться незаслуженной. А Бомарше превратился в одного из самых знаменитых людей в Европе и приобрел высоких покровителей. Разве у судей, недавно переживших массу волнений и неприятностей, была возможность выбора? Их мнения не спрашивали, от них требовали аннулировать ранее вынесенный приговор!

Формулировка «нарушение судебной процедуры» довольно расплывчатая: ею судьи прикрывают свои ошибки, свое невежество и свою предвзятость, а вынесенный ими приговор может быть признан недействительным даже из-за самой незначительной оплошности: закрытой двери, запятой, поставленной не в том месте подслеповатым или рассеянным секретарем суда, или неверно написанного имени. В данном случае грубейшую судебную ошибку спровоцировала недобросовестность судьи-докладчика; об этом все шептались, но в документах это отражено не было, так как ни при каких условиях нельзя посягать на честь судейского корпуса, особенно если чести этой ему как раз и не хватает. Было проще простого спихнуть это дело в какой-нибудь провинциальный суд, поскольку после подачи апелляции парламент Парижа — автор приговора — терял право заниматься этой тяжбой.

Дело было направлено для пересмотра в парламент Прованса, заседавший в Эксе. На этот, имевший добрую репутацию судебный орган, с которым было связано множество вошедших в историю имен, была таким образом возложена задача покончить наконец с делом, взбудоражившим всю Францию. В 1778 году парламент Прованса поставит точку в конфликте Бомарше с Лаблашем, а спустя пять лет, в 1783 году, отказавшись воздать должное Мирабо, запустит колесо Великой французской революции.

Разрешение на подачу кассационной жалобы отнюдь не значило, что Бомарше выиграет процесс, но оно в какой-то мере восстанавливало его честь: поскольку вынесенный ранее приговор объявлял недействительным его договор с Пари-Дюверне, то Бомарше, по умолчанию, оказывался фальсификатором, а после декабря 1775 года, когда было объявлено о пересмотре приговора, обвинение в фальсификации отпало, так что хотя бы в моральном плане Бомарше был реабилитирован.

Судебное крючкотворство не позволяет рассматривать несколько дел одновременно, даже если они тесно связаны или вытекают одно из другого. То есть постановление Большого совета не касалось решения парламента от 26 февраля 1774 года, которым Бомарше приговаривался к шельмованию вместе с г-жой Гёзман. Проблема была не только в том, что этот приговор, лишивший Бомарше всех гражданских прав, по-прежнему оставался в силе, но и в том, что истекли установленные законом сроки подачи апелляции по нему.

Складывается впечатление, что Бомарше предвидел подобный поворот событий, он терпеливо ждал благоприятного момента, когда вновь обретенное им расположение власть придержащих позволило бы ему решить эту проблему. Приговор, уже давно не подлежащий обжалованию через суд, мог еще быть аннулирован королевским указом. Эта мера была сродни амнистии, но имела персональную направленность. Подобное решение не давало осужденному полного удовлетворения, поскольку не снимало с него позора осуждения, а лишь избавляло от наказания.

Помилование короля не заменяло собой судебного решения, поэтому Бомарше прибегнул к специальной процедуре, которая должна была вынудить парламент дезавуировать свой приговор по делу Гёзмана.

Для этого он дождался лета 1776 года. Декларация независимости Соединенных Штатов, принятая 4 июля, стала столь блистательным подтверждением правоты Бомарше в вопросе, изложенном им годом ранее в его мемуарах, что у него появилась надежда добиться официального продления срока подачи апелляции по его делу, что, по сути, было чисто административной мерой.

Королевский указ от 12 августа 1776 года гласил: «Ввиду того, что Пьер Огюстен Карон де Бомарше покидал пределы королевства по нашему приказу и дабы служить нам, повелеваем предоставить ему право действовать так, как если бы установленные сроки подачи апелляции не истекли, дабы он мог, не взирая на оные, обжаловать приговор либо путем подачи ходатайства о пересмотре дела, либо любым другим путем, каковой он сочтет для себя приемлемым».