— Ты же гирканка. И должна! действовать в интересах Гиркании. Ты для этого рождена.

— Тогда почему не в интересах Ванахейма, если моя земная мать — ванирка? Гипербореи, где я прожила столько лет и которая мне тоже стала родной?! Офира, наконец, который я люблю и который вовсе не жажду увидеть сожженным? А главное...

— Главное,— зашипел выведенный из себя Кейнкорт, хватая ее за плечо,— в том, что тебе всегда было наплевать на твой род. Уж я-то знаю.

У Сони перехватило дыхание.

— А что, ты ведь полагала, что мне это никак не может быть известно, верно?! Откуда бы?! Когда мы вошли в Замору, я отыскал тех, кто охотился на меня! Они все рассказали, все — о том, что это ты разболтала тайну Сулару, этому старому лазутчику! Ты...

— Вот, значит, как оно было, Эйдан? Но откуда мне была известна тайна Предсказания? Не припомнишь ли?

— От меня, но я был всего лишь глупым ребенком, и я доверял тебе!

— Но разве я была старше? — Она покачала головой.— Или опытнее? Или умнее? Нет, мой милый... И представь, что я тоже доверяла кому-то больше, чем самой себе. И еще — ты нашел Сулара? Ну скажи мне.

— Нет, он к тому времени был уже мертв.

— Конечно. Потому что этими вот руками я убила его. Задолго до гирканского похода на Запад. Я свершила святую месть. И я перед тобой и родителями — чиста. На моих руках нет крови Келемета, Сиэри, Хункара.

— Тогда на чьих же?

— Да когда же ты вырастешь, Эйдан? Вырастешь настолько, чтобы понять: мир не бывает только черно-белым! Лишь Мать Рысь знала, как сохранить тайну Пророчества... никому из людей, слишком доверчивых, слишком наивных, не раскрыв ее раньше срока.

— Но Мать Рысь не знала, что ее дочь откажется исполнить это Пророчество.

— Да ни от чего я не отказываюсь. Я не привыкла бегать от судьбы. Но я не поведу Орду громить Офир. И ты тоже.

— Что ты сказала? Я не поведу? — Он неестественно рассмеялся.— Еще как. Во славу гирканских степей я втоптал в пыль уже столько племен... И мир узнал силу гнева Кейнкорта! Соня, я воин. Я родился бойцом и победителем, и меня ничто не сможет остановить, пока весь Запад не ляжет к моим ногам.

— Я тоже воин.— Она сбросила плащ, скрывавший тускло блеснувшие доспехи.— Уже очень давно. Едва ли ты лично убил в битвах больше врагов, чем я, и меньше знал поражений. Мы друг друга стоим.

— Тогда к чему эта нелепая болтовня? Я пришел, чтобы покорить Офир — еще один город и еще один народ на моем пути, — и сделаю это! И мне плевать, как ты относишься к моему решению!

— Заткнись и не смей говорить так, словно ты — помешавшийся на крови зверь, а не здравомыслящий Вождь! Словно мальчишка и дурак, ,в своей затянувшейся истерике готовый полмира утопить в крови! Кому ты мстишь за свою боль?! Ты, видевший наши сады в огне!.. Неужели тебе легче оттого, что ты жжешь чужие?..

— Не смей орать на меня, женщина!

— Женщина?! Это что, оскорбление? А тебе разве не женщина мыла задницу и подтирала сопли когда-то?.. Я буду орать. Я буду, если понадобится, драться с тобой, пока ты не опомнишься и ...

— Вот стерва,— Кейнкорт развел руками.

Но ее натиск явно возымел действие. Он тяжело дышал, но никак не мог придумать, что еще ей сказать и как возразить.

И пока ее брат молчал, собираясь с мыслями, Соня успела с благодарностью подумать о Гинма-ре. Да, ковента не было сейчас с нею в этом шатре, где она вела жаркий бой, пусть и словесный. И все же он был здесь. Если бы не его поддержка по дороге в лагерь Орды, она бы давно сдалась и сломалась под натиском Эйдана. Это Гинмар смог убедить ее в том, что она невиновна, вернул ей веру в свою правоту, потому что у него, в отличие от Кейнкорта, был собственный тяжелый опыт падения, и этот человек знал силу милости к оступившемуся и сумевшему снова подняться.

— Ианта — достойная жемчужина в короне победителя, Соня.

— Она перестанет быть жемчужиной, превратившись в прах под копытами твоих коней, Эйдан. Ты сметаешь с лица земли все подряд, забыв; что в мире есть красота... и любовь. Обойди Офир стороной, оставь его свободным. Я прошу за него.

— Но я не могу оставить в своем тылу непокоренный народ, способный поднять бунт и в любой момент воткнуть мне нож в спину. Я не принимаю присягу на верность Гиркании ни от кого, кто прежде не был поставлен мной на колени.

— И кто повинуется тебе только из страха? А такое слово, как честь, тебе знакомо? Послушай, Ианта может стать твоим добровольным союзником против пиктов. Если выбирать из двух зол наименьшее, Монторн предпочтет союз с Тобой, а Орда сбережет немало сил и людей; это разумно и взаимовыгодно. Ианта сильнее, чем ты думаешь, и способна долго сражаться. Тысячи гирканцев погибнут напрасно, а так... Офир встанет на твою сторону, и я знаю, как это сделать...

— Кто тебя послал?!

— Никто. Я не бегаю ни в чьей стае.

Он хотел снова яростно возразить, но вспомнил о словах Оракула: «Прислушайся к тому, что она скажет... Рожденная, ибо она сильнее тебя». И промолчал, в очередной раз задумавшись. Сестра дело говорит. Продвинувшись далеко на Запад/ Орда все время ведет войну на чужой территории, среди всеобщей ненависти. Союзник... это неплохо. Разумно. Вот оно, преимущество, которого нет у пиктов.

— А ну-ка признайся,— глаза Кейнкорта блеснули, как бывало, когда он, мальчишкой, заставал сестру за какой-нибудь опасной шалостью,— есть там кто-нибудь, на чью судьбу тебе не наплевать? Ты, может быть, снова в кого-то влюблена? Не в Монторна ли?

Соня рассмеялась.

— Вот еще! В Монторна! Он слишком слаб для меня. Но ты прав, да, есть там один человек, которого я очень люблю, и он того достоин. Вот только любовь эта скорее похожа на то чувство, что я испытываю к тебе как к брату.

— Кто же этот достойный?

— Ковент Гинмар,— чуть помедлив, сказала девушка.— Не знаю, слышал ли ты о нем.

— Доводилось,— кивнул Кейнкорт.— Что-то связанное с колдовством и неким проклятым дворцом.

— Верно. Риатеос — так зовется, дворец. Я тебе расскажу...

Говорила она долго, пересказав ему почти всю-свою историю, а когда закончила, Кейнкорт произнес:

— Клянусь, я потрясен. Значит, этот парень в самом деле разорился ради своего города?

— И ради детей этого города,— кивнула Соня.

— Не пойму, болван он или мудрец.

— Ни то, ни другое. Просто у него свое представление о том, как преумножить славу своего народа.

— И, говоришь, при этом он отличный воин?

— Один из лучших, кого я знала. Дерзкий, смелый, сильный.

— Нергал! Ты была так убедительна, что мне захотелось с ним поговорить с глазу на глаз.

— Нет ничего проще. Он здесь. Гинмар пришел вместе со мной в одежде телохранителя и ждет только твоего слова.