— Каким образом вылечили? — полюбопытствовал Глеб.

— Нет, не думайте, я не был запойным пьяницей, — улыбнулся старик. — Пошел сдуру… за компанию. Но давайте сначала выпьем, отведаем ушицы, а потом я расскажу вам свою историю.

Глеб и Дарья-Дарина с таким азартом налегли на уху, что вскоре казанок показал дно.

— Господи… — простонала девушка. — Стоило сюда заехать только ради этой ухи. Какая прелесть…

Никифор Матвеевич только посмеивался. Когда Глеб, насытившись, закурил, он нахмурился и сказал:

— А вот это уже ни к чему. Нет-нет, ты кури, кури! — поспешил он, заметив, что смутившийся Глеб хочет потушить сигарету. — Я так гутарю потому, что курение вредно. По молодости и я немного баловался, потом перестал. А там война… тоже смолил. Но после победы — как обрезало. Я загадал, ежели фрица победим — брошу. И бросил. С тех пор ни-ни. Чего и вам советую.

— Вы обещали рассказать, как вылечились от этого дела, — показал Глеб на бутылку виски, чтобы сменить тему.

— А… Да-да-да… — Никифор Матвеевич заулыбался. — Есть в наших местах одна горушка. В лесу, в глухомани… Редко кто про нее знает. Только местные. Из горы бьет ключ, а вода в нем необыкновенная, хоть и немного горьковатая. Кто животом мается или чем отравился — сразу к роднику. Испил водицы — и все как рукой снимает…

— Минел… минелральный источник, — пояснила Дарья-Дарина слегка заплетающимся языком.

Глеб лишь рассмеялся про себя. Он подливал в ее рюмку, не скупясь, чтобы хоть первую ночь на природе девушка спала как убитая. А то начнет ныть и пугаться даже шороха травы.

— Ну, наверное, минеральный… — не стал спорить старик. — Но у той воды есть еще одна особенность. Только, чур, никому! Вы, я вижу, ребятки порядочные. Не нужно об этом кричать на весь белый свет. Иначе понаедет сюда народ, все поистопчет. Да ладно б только хорошие люди, а то, не приведи Господь, какие-нибудь городские бандиты.

— Не скажем, — хором ответили Глеб и Дарья.

— Верю. Потому и открываюсь вам. Так вот, от той воды сразу трезвеешь. И это еще не все. Ежели выпить пару кружек, никогда больше к рюмке не потянешься. Напрочь отрезает. Человек становится трезвенником. Наши окрестные бабы прознали про это дело и ну мужиков туда водить. Сначала хитрили: приведут к горушке, сядут полдничать, напоят своего благоверного — вроде как обычной водой — и домой. Он потом с мужиками за стол — а водка в горло не идет, сразу обратно возвращается. Хоть ты ее силком заливай…

В костре затрещало и рой мелких угольков-светлячков брызнул во все стороны, будто фейерверк. Никифор Матвеевич поворошил веткой поленья — затухающее пламя ожило, взметнув вверх огненные языки, — и продолжил:

— Спустя какое-то время, конечно, секрет открылся. Да уже было поздно. Почти все мужики окрестных деревень прошли «исцеление». А тех любителей выпить, кто сопротивлялся, потом силком поили. Так вот, я тоже однажды попался на эту удочку. Хотя и не особо баловался хмельным зельем. Повели меня и еще двух великовозрастных оболтусов к ключу и напоили той самой водицей. Ну я-то ничего, а вот мой дружок Микита страдал… да-а. Дюже он любил в компании посидеть.

— Ну и как вы теперь?..

— С вами вот выпил. И ничего. С годами, конечно, тормоз этот проходит. Да только человек уже сам не хочет к водке тянуться. Нынче в наших деревнях пьяницу днем с огнем не найдешь. А ежели свадьба… или поминки… то тогда пьют почти все. Обычай. Но очень понемногу, и больше всякие легкие настойки.

— Хорошая водица. Я бы сказал, живая… — Глеб потянулся до хруста в костях.

И чудом успел подхватить Дарью-Дарину, которая с закрытыми глазами начала клониться вперед и едва не упала в костер.

— Ой! — воскликнула девушка, очутившись в руках Глеба. — Что это вы?..

— Пора на боковую, — сказал Глеб, отпуская девушку. — Вы уже спите на лету.

— Глаза слипаются…

— А пойдем, пойдем, деточка… — засуетился старик. — Я тебе постелю в избе. А мы с Глебом в стожке переночуем.

Дарья безропотно поднялась и проследовала за Никифором Матвеевичем в его жилище. Старик возвратился спустя несколько минут и сел на свое место.

— Добрая девочка, — сказал он проникновенно. — Как моя правнучка Марыська. Твоя невеста?

— Мы с ней… м-м… компаньоны.

— Вишь как… — Старик удивленно покачал головой. — А я думаю, чего это у вас такое вежливое обращенье. Будто у старых дворян — на «вы».

Глеб промолчал, хотя по виду старика понял, что тот ждет объяснений. А что скажешь? Не дождавшись от него ответа, Никифор Матвеевич продолжил:

— Оно, конечно, по-разному жизнь оборачивается. Вот, к примеру, раньше, в двадцатые годы, сразу после революции, на этом месте стояла изба не чета моей. Когда я тут поселился, от нее осталась только часть дубового венца. Я потом его приспособил под свое зимовье вроде фундамента. Дубовые бревна были как новые. Жили здесь двое — немолодой мужчина, дворянин, и девушка, дочь нашего помещика Каргина. Его самого пустили большевики в расход, а дочку пожалели… ну, может, ей просто повезло.

— Да уж, везение… — буркнул Глеб, вспомнив, сколько человек из клана Тихомировых сгинуло в огне революции и Гражданской войны.

— Жила она одна, а потом, когда приехал этот офицер, — в больших чинах, полковник — они ушли в леса. И правильно сделали, иначе им все равно житья бы не дали. Тогда разные люди были… Кто молча тянул лямку, а кто раскулачивал своих же односельчан и контру расстреливал по ночам в ярах. Был и у нас один такой… зверюга. По соседству с нами жил. Вор и пьяница. А поди ж ты, в комиссары выбился. Он и накинул глазом на помещичью дочь. Силком хотел ее взять, да этот офицер отбил. Вот они — полковник и дочка Каргина — и сбежали вместе в глухомань. Жили как муж и жена, но без Божьего благословения и даже без гражданской записи.

— Бывает…

— Ну да, бывает. Полковник тот дюже умный мужик был. И простой. Наши пацаны в нем души не чаяли. Знал он много и разные интересные истории рассказывал. Про старые времена. А мы слушали, затаив дух. Он не из местных. До революции жил в Суздале, а когда брат пошел на брата, воевал на стороне белых…

— Что, так вам и сказал? — недоверчиво спросил Глеб.

Никифор Матвеевич улыбнулся.

— Что ты, мил человек. Тогда за это сразу в расход. Но мы-то тоже не лыком были шиты. Он прятал свой мундир с орденами и оружие — саблю и винтовку — на чердаке, вот пацаны и подсмотрели. Квартировал полковник у старой Агнешки (ее отца-поляка еще царь сослал в наши края за какую-то провинность) и часто ходил на охоту. Вот мы улучили момент, когда он отсутствовал, и слегка пошебаршили у пани Агнессы. Ну, оружия мы навидались за войну вдоволь; правда, сабля дюже понравилась. Наградная, с позолоченной рукоятью и маленьким Георгиевским крестом на эфесе. Это значит, что полковник был храбрым воином. Но про то ладно…