— Ты выдумывай больше. Несешь чушь… Он точно купец, — сказал Граевский с сомнением в голосе.

— Пан Криштоф, на Бога, мне ли тяжело отличить настоящего купца от того, кто никогда не был в этой шкуре? Вот вы, по правде говоря, еще мало смыслите в торговых делах. Но это поправимо. До того, как я к вам попал, мне довелось быть в услужении у одного еврея-караима из Тракая целых пять лет. Вот у него дело было поставлено — на загляденье. Я много чему научился. В том числе и осторожности в торговых делах. Эх, мне бы заработать на собственное дело… Я бы тогда показал…

Граевский мысленно согласился с Михалом. Тот был грамотен, знал счет и впрямь хорошо разбирался в ценах и качестве товара, умел торговаться, и только благодаря ему шляхтич распродал свое сукно с большим прибытком.

Действительно, Ян Гануш вряд ли принадлежал к купеческой гильдии, хотя лицензия на торговлю у него была, это шляхтич видел собственными глазами. Тогда кто он?

— А откуда тебе известно, что пан Гануш много якшается с англичанами? — спросил он слугу.

Михал ухмыльнулся.

— Вы нанимали меня с условием, что я буду заботиться о вашей шкуре, как о своей собственной. Очень странно было, что купец оставил дорогой товар чужому человеку, не появляется ему на глаза, а сам ходит по торгу будто делать нечего. Вот я и попросил местных ярыжек присмотреть за немцем… Это мне недорого обошлось, зато представление о нем у меня сложилось вполне определенное.

— И какое же?

Слуга немного поколебался, но все же осторожно ответил:

— Он похож на ливонского лазутчика.

— Езус Мария! Чур тебя! — испугался Граевский. — Тише! Запомни, ты ничего не видел и не знаешь. Нам до этого нет никаких дел. Не приведи Господь такие подозрения появятся у кромешников… — Шляхтич покрылся холодным потом.

— Да, точно. Тогда нам будет не сладко… — угрюмо кивнул Михал. — Нужно уматывать отсюда побыстрее.

— Нужно, — согласился Граевский. — Найди мне, где хочешь, Нагого! Он должен выправить нам подорожную и доставить… — Тут он прикусил язык, который уже готов был произнести слова «пакет от великого князя московского» и, не говоря больше ни слова, кивком головы указал Михалу на дверь.

Когда за слугой закрылась дверь, он скривился и коротко застонал, словно от сильной зубной боли, и с ужасом подумал: «Я едва не проболтался о послании Иоанна Васильевича! А мне было приказано хранить это в тайне. На Бога! Идиот!» Он, конечно, доверял Михалу, но всему есть предел…

Покинув Панский двор, Френсис Уолсингем, скрывавшийся под личиной немецкого купца Яна Гануша, направил свои стопы к Бомелиусу. Маска приветливости, которую он обычно надевал, встречаясь со своими агентами, сползла с его худощавого лица, как змеиная кожа во время линьки ползучих гадов, и миру явилось выражение хмурой озабоченности вперемешку с жестокостью.

Он уже обвык в Москве и не боялся, что за ним будут следить. Иноземные купцы в Руссии пользовались особым статусом, им покровительствовал сам великий князь, поэтому даже личные гвардейцы царя Московии — кромешники, страшные своей вездесущностью и неподкупностью, старались с ними не связываться. Не говоря уже о стрельцах.

Оставались только воры и грабители, которых следовало опасаться, но в Москве их было немного, потому что с ними расправлялись беспощадно. Разбойники совершали набеги на торговый люд в основном на подъезде к столице Руссии и в лесах вдоль торгового шляха.

От сытной обеспеченной жизни Бомелиус располнел и стал вальяжным. Он до того осмелел, что даже выписал из Англии свою жену Джеки Рикэрдс. Но деньги и ценности, полученные на службе у царя Иоанна Васильевича, лекарь тайно переправлял в Везель — от греха подальше. Там же находилось и остальное его весьма ценное имущество, приобретенное еще в Лондоне. Элизиус успел вывезти из Англии свои богатства до того, как его заключили в Тауэр.

Повинуясь указаниям Уолсингема, он постоянно поддерживал в царе болезненную подозрительность, чернил бояр и народ и своею угодливостью так полюбился Иоанну Васильевичу, что тот безотлучно держал его при себе и в Москве, и в Александровской Слободе, и даже брал с собою в Вологду. Бомелий принимал постоянное участие в казнях, при этом сам предложил великому князю московскому расправляться с его лиходеями ядом и готовил зелья с таким искусством, что намеченные царем жертвы умирали в назначенный день и час.

Уже спустя год по приезду в Москву приближенные великого князя стали бояться царского «дохтура» Елисейку Бомелия как чумы. И, естественно, со временем у Бомелиуса появилось много недоброжелателей и врагов, правда, большей частью тайных. С теми, кто выступал против него открыто, лекарь расправлялся руками кромешников по приказу царя.

В этом деле ему сильно помог прибывший вместе с Уолсингемом Томас Фелиппес. Он очень искусно подделывал почерки и составлял подметные письма, которые потом попадали в руки Иоанна Васильевича.

А дальше все шло по накатанной дорожке: несчастного ломали на дыбе, секли кнутом, жгли каленым железом, и он признавался не только в своих грехах, но выдумывал невесть что, лишь бы его не мучили.

— Будем прощаться, — сказал Уолсингем лекарю. — Я уезжаю в Лондон.

Бомелиус скорбно потупился, словно это известие его сильно расстроило. Но на самом деле в душе у него расцвели раньше времени яблони. Он боялся Уолсингема до колик в животе, хотя и выполнял все его распоряжения прилежно и с большой выдумкой.

Но следующие слова начальника тайной королевской службы и впрямь огорчили Элизиуса:

— Я забираю Томаса. Все, что мог, он уже сделал. Разных документов и подметных писем, которые Томас накропал, вам больше чем достаточно. Задерживаться ему в Московии чересчур опасно.

— Да, да… я понимаю.

— Я уезжаю, долг призывает меня вернуться к своим непосредственным обязанностям, но здесь остаются важные проблемы, которые нужно решить во что бы то ни стало ради процветания Англии. Она обязана властвовать не только над морями, но и над всем миром! И на сегодняшний день главная из этих проблем — борьба за престол Ягеллонов, в которой участвует царь Московии. Он ни в коем случае не должен получить корону Речи Посполитой!

— Простите, ваша милость… царь в последнее время закусил удила. Теперь он уже возжелал принять Литву под свою руку. Мне трудно его переубедить… и очень опасно.

— Вы составили ему НУЖНЫЙ гороскоп? — с нажимом спросил Уолсингем.

Бомелиус смущенно улыбнулся и ответил:

— Да, сэр. Но Иоанн Васильевич следует указаниям звезд по настроению…

— То есть?.. — удивился Уолсингем.

— Если расположение планет грозит ему какими-либо бедами, он идет в церковь, начинает замаливать свои грехи и щедро раздает милостыню. А потом говорит: «Азм есть раб Божий. Все в его руцех. Его же послушают и звезды», и делает так, как ему выгодно.

— Гад дэм! — выругался Уолсингем. — Тогда нужно придумать что-нибудь посущественней.