«Как ты можешь так со мной после того, что быловчера? – спрашивал его взгляд. – Или ты хочешь заставить меня думать,что ничего не было?»

«Было, – отвечал ее взгляд, – было, но всекончилось».

– Прощайте, – пробормотал Борис и взял ее руку,чтобы поцеловать, но перехватил недовольный взгляд Горецкого, страшноразозлился и отпустил руку Юлии Львовны.

– Прощайте, Николай Иванович, голубчик. – ЮлияЛьвовна перекрестила Колзакова.

– Дай вам Бог счастья, – растрогался Колзаков.

Она заторопилась к подводе.

– Всего доброго, Борис Андреевич, – сказалГорецкий, рассеянно наблюдая за Юлией Львовной, которая легко оперлась на рукуСильверсвана и села на подводу.

– Еще встретимся, Крым тесный… Борис кивнул Саенко иотвернулся. Татарин крикнул лошадям по-своему, и подводы тронулись.

– Что, Николай Иванович, самогону у вас неосталось? – неожиданно для себя спросил Борис.

– Да бросьте вы, поручик, – нахмурилсяКолзаков, – воевать надо, и так нас здесь мало.

– Скучно, – пожаловался Борис.

– Ничего, недельки через две сменят нас, в другое местовоевать поедем.

Спору нет, веселее, когда тут с нами Юлия Львовна жила, даведь непорядок это.

– Непорядок, – вздохнул Борис, – в голове уменя непорядок от этой женщины. Вот скажите, Колзаков, – какой он был,этот поручик Богуславский, если такая женщина его столько лет забыть не может?

– Да как сказать, – смутился Колзаков, – выуж не обижайтесь, а только поручик-то сильно на вас похож был. Высокий, волосысветлые… глаза опять же похожи, походка… «Вот тебе и раз! – пронеслось вголове у Бориса. – Выдумала что-то про смерть, говорила, что хочет меняспасти, а оказывается, я просто был похож… И вчера ночью она любила не меня, апамять свою…»

– Эх, Николай Иваныч! – Борис хлопнул Колзакова поплечу. – Пойдем, что ли, по красным постреляем, авось мне полегчает.

– И то дело! – откликнулся Колзаков. – Скоропять часов, перестрелка начнется. А то выдумал – среди бела дня самогон пить…

* * *

Во второй половине апреля наступила теплая погода, котораядала возможность красным подвезти новые части и сконцентрировать войска наЧонгаре.

Генерал Слащов, по-прежнему отвечавший за оборону крымскихперешейков, почувствовал исходящую от Чонгара угрозу и решил предупредитькрасных, атаковав их прежде, чем они соберут на Чонгаре мощный кулак, занятьЧонгарский полуостров и создать буфер между Северной Таврией и Крымом. Такаяоперация должна была иметь и политическое значение: в это время шли мирныепереговоры союзников с красными, и французы дали Врангелю понять, чтонеобходимо показать силу Русской армии, и тогда красные пойдут на уступки.

Руководствуясь всеми этими соображениями, Слащов принялрешение атаковать красных на Чонгаре.

У южного основания Чонгарского полуострова Сиваш был покрытогромной, почти двухверстной гатью. На берегу Сиваша по распоряжению Слащоваеще зимой были выстроены небольшие железнодорожные ветки - тупики, чтобыбронепоезда белых могли маневрировать, а не стоять друг другу в затылок. На этиветки Слащов подогнал четыре бронепоезда, один из которых имел дальнобойныевосьмидюймовые морские орудия, тем самым он обеспечил за собой превосходство вартиллерии. Больших сил Слащов не мог сосредоточить - на Перекопе тоже былонеспокойно. Он выдвинул на позиции бригаду 13-й дивизии - пятьсот штыков,батальон юнкеров - сто двадцать штыков и восьмой кавалерийский полк - бывшийконвой штаба корпуса, около трехсот шашек. Впрочем, количество сил почти неиграло роли из-за рельефа местности, потому что войска негде было развернуть.

Брошенная вперед бригада 13-й дивизии безуспешно пыталасьзанять гать, красные со своей стороны тоже пытались на нее проникнуть. Послеобоюдных неудачных атак гать и расположенный посреди нее железнодорожный мостостались нейтральными, и цепи противников залегли с двух сторон по берегуСиваша. Тяжелые дальнобойные орудия бронепоезда белых держали бронепоездакрасных в отдалении, но этим исход боя не решался.

Время уже клонилось к вечеру, когда артиллерийский огонькрасных неожиданно усилился: видимо, они получили подкрепление. Огоньсосредоточился по легким бронепоездам белых, даже в штабном поезде Слащовавылетели стекла. Цепи 13-й дивизии тоже подверглись сильному обстрелу. Слащовприказал бронепоездам перенести огонь на пехоту красных и послал своегоадъютанта Сиверса и "ординарца Нечволодова" - свою верную Лиду - кцепям с приказом атаковать, двигаться на гать, поскольку нет ничего хуже, чемлежать неподвижно под мощным артиллерийским огнем, и только атака пехоты моглакардинально переменить течение боя.

Однако уже через десять минут генерал получил донесение, чтоСивере убит, "ординарец Нечволодов" ранен, а цепи 13-й дивизии, невыдержав огня красных, подаются назад, очищая позиции. С севера к гати спускаласьпехота красных.

Положение было критическим: неудача могла деморализовать13-ю дивизию, которая в значительной части состояла из пленных красноармейцевтой самой 46-й стрелковой дивизии, которая сейчас с севера форсировала гать.Отбросив белых от перешейка, красные могли ворваться в Крым.

В резерве у Слащова оставались только юнкера и восьмойкавалерийский полк.

Слащов решил прибегнуть к последнему средству, к томусредству, которое неоднократно выручало его прежде: личному примеру.

Борис Ордынцев находился в резерве Слащова во главе одногоиз взводов юнкеров. Он увидел, как перед батальоном появилась хорошо знакомаяфигура генерала - бледное лицо, горящие глаза, длинная кавалерийская шинель,обметающая ноги при ходьбе...

- Юнкера! - загремел голос Слащова, перекрывая гул канонадыи вливая в сердца солдат ни с чем не сравнимую энергию беспредельной храбростии презрения к смерти. - В колонну по отделениям... Стройсь! Оркестр..."Прощание славянки"! Батальон... Ма-арш!

Юнкера, четко печатая шаг, двинулись к Сивашу. Военныемузыканты шли рядом, выводя с трагическим надрывом мелодию марша. Борис шагалвпереди своего взвода, полной грудью вдыхая воздух весны, воздух боя, воздухславы. Горестные и бравурные звуки оркестра поднимались к небу, и безнадежная, обреченнаясудьба шагала впереди в образе непобедимого, бесстрашного молодого генерала,неврастеника и кокаиниста. Такой атаке нельзя было противостоять. Артиллериякрасных стала стрелять беспорядочно, ни один снаряд не попадал в цель, многиешрапнели давали камуфлет, то есть взрывались в земле. Ружейный огонь красныхтоже стал беспорядочным, пули летели через головы, несмотря на большоерасстояние до цепей. Батальон вошел на гать. Красные начали отступать - сначалаотдельные люди, потом вся цепь. Артиллерия смолкла - видимо, началось бегство.Сзади раздалось нестройное "Ура!" - бригада 13-й дивизии густойтолпой сбегала на гать вслед за ровной колонной юнкеров.