Наконец, старик открыл глаза и отнял свою руку от раны. Быстро посыпав ее какими-то травками, он наложил сверху сложенный в несколько слоев бинт и слегка забинтовал. Примостив сверху и снизу тоненькие дощечки, он туго забинтовал лапу, жестко зафиксировав ее.

— Алексей даст тебе отвар. Выпей его, Айра. Он снимет боль, и ты сможешь поспать. Попозже Серый принесет тебе поесть. Ничего не бойся, тебя здесь никто не обидит. Ты свободна, и в любой момент можешь уйти, но лучше останься, пока лапа не заживет. Дверь всегда открыта, — старик скорее скрипел, чем говорил. Слова выходили с трудом, сбивчиво, через тяжелое дыхание. Его откровенно шатало, руки тряслись. — Альма будет рядом с тобой, и если что-то понадобится, позовет меня. На лапу не наступай смотри, иначе все будет напрасно.

Старик попытался подняться. Его качнуло особенно сильно, и он оперся на руку, чтобы не упасть.

— Алеша, помоги мне, — проскрипел он.

Алексей, аккуратно обойдя волчицу, бросился к деду Михею. Тот, кряхтя, с помощью мужчины поднялся на ноги. Практически повиснув на нем, старик, которому сейчас на вид было лет девяносто, едва переставляя ноги, направился домой.

Дома дед Михей сразу прошел на кухню и, поставив чайник, ссыпал из нескольких туесков в глиняный кувшин травок, подождав, залил их горячей водой и накрыл кувшин полотенцем.

— Гляди, Алеша. Через пятнадцать минут отольешь отсюда стакан, выльешь в миску, туда же вольешь еще полстакана холодной воды. Отнесешь Айре. Она выпьет, — старик, тяжело опираясь на стол, направился к своей комнате. — А я пойду прилягу. Устал…

Алексей, сделав все так, как велел дед, отнес миску с отваром волчице. Та, понюхав, обнажила клыки, осторожно лизнула жидкость… Передернулась. Вздохнув, подняла глаза на мужчину, будто спрашивая: «Я точно должна выпить ЭТО?» Мужчина слегка пожал плечами. Айра снова вздохнула, и, морща нос и передергиваясь, принялась лакать отвар.

Алексей, разглядывая волчицу, неожиданно залюбовался ею. Это был крупный, сильный зверь, совсем непохожий на волков в зоопарке. Серебристая шерсть лоснилась, блестела. Волчица передергивалась от отвращения, и по шерсти пробегала волна, на мгновения менявшая цвет от темно-серого до практически белого. Было видно, что зверь далеко не голодал, и даже нагулял неслабый жирок к осени. Но, несмотря на это, под обманчиво-мягкой шерстью угадывались стальные мышцы.

Не осознавая, что делает, Алексей протянул руку и коснулся головы волчицы. Та замерла в ожидании. Алексей, едва касаясь, ласково провел рукой по голове к загривку, потом еще раз и еще… Шерсть Айры, мягкая на голове, на загривке становилась жесткой и длинной, но гладкой, лоснившейся. Поддавшись минутному порыву, он начал гладить ее, словно собаку, легонько почесывая между глаз и ушей. Поначалу напряженная, от ласкового почесывания между глазами Айра закрыла их, чуть приподняв голову, будто прося ласки.

Спустя время Алексей поднялся, наполнил миску для волчицы простой водой, поставив ее так, чтобы Айра могла дотянуться до воды, не вставая, но и случайно не опрокинула ее, и отправился в свою комнату, спать.

Утром, выйдя на крыльцо, Алексей едва не заорал дурным голосом. На досках лежал заяц. Хотя нет, не так. На досках крыльца лежало то, что совсем недавно было зайцем. Шкурка его была красная от крови, на холке шерстка вообще превратилась в сплошное кровавое месиво. Под тушкой расплывалось свежее кровавое пятно, впитываясь в еще серый мягкий, невесомый мех, превращая его в темные слипшиеся сосульки.

Алексея замутило. Сомнений, кто отловил и принес зайца, у него не возникало, но почему? И почему Серый оставил зайца у деда на крыльце, а не отнес его волчице? Пока мужчина пытался заставить себя дотронуться до окровавленной тушки, чтобы отнести его Айре, на крыльцо вышел дед Михей.

— Ааа… Серый гостинчик принес, — улыбаясь, проговорил старик. — Заботливый… С добрым утром, Алеша.

Алексей взглянул на старика. Сейчас он выглядел гораздо лучше, но все равно был каким-то уставшим и сильно постаревшим.

— Гостинчик? — переспросил мужчина хриплым голосом, тяжело сглотнув. — Вы хотите сказать, что волк принес зайца вам?

— А то ж… Конечно мне. Я вчерась сказал ему, что мясо у меня негодящее, мороженое, и человеком пахнет, вот он и озаботился… Кормилец, — усмехнулся дед. — Будет у нас нынче суп из зайчатины, — кряхтя, старик подобрал зайца. — Пойду освежую. Хорошего зайца отловил, жирного…

Дед, довольно улыбаясь, направился к сараю, свежевать зайца. Алексей, постояв еще немного, вздохнул и пошел за водой — замыть кровавое пятно с порога.

Вечером, после баньки, они с дедом Михеем по обычаю сели пить чай. То и дело поглядывая из-под бровей на слишком задумчивого Алексея, уже минут пять с остановившимся взглядом болтавшего ложкой в чашке, дед Михей хмыкнул.

— О чем задумался так крепко, Алеша?

— Дед Михей, я не понимаю… — начал Алексей.

— Чего ты не понимаешь, Алеша? — отхлебывая чай, спросил дед, расслабленно откидываясь на спинку стула.

— Вы серьезно разговариваете с животными? — выпалил мужчина мучивший его вопрос. — Но как? Почему? И… вчера вечером… Что это было?

— Вон оно что… — усмехнулся старик. — Понять, значит, хочешь… А вот объяснить я тебе и не смогу. Нечто не знаешь ты, что я колдун?

— То есть — колдун? — опешил Алексей.

— Ну, то и есть. Люди иначе и не кличут. Да и то верно — нешто не колдун? — вперился старик взглядом в Алексея. — Ну сам суди: со зверьем любым говорить могу, будущее, прошлое вижу, сказать могу, кто жив, а кто уж помер, где и когда, болезнь любую могу уговорить уйти, с травой, с деревьями в ладах, снег, ветер, аль дождь могу угомонить, хоть и тяжко то сильно, но да ладно, аль наоборот, позвать их, коль засуха или мороз сильный. Ну и так по мелочи кой-чего… — улыбнулся загадочно дед Михей. — Вот и суди таперя: колдун я али хто?

— Но как?.. — растерянно спросил Алексей.

— Что как? Как со зверьем говорю? — по-доброму улыбаясь, переспросил старик. — Да я и сам не знаю, как. Я-то с ими обычно говорю, словами, а они со мной… не знаю. Словно голос и не голос их в голове… Не знаю, не могу объяснить. Просто понимаю их. Вот как будто мысль ты думаешь, вот так и они со мной говорят… — задумчиво пытался подобрать слова дед. — Это не объяснить, Алеша, это чувствовать надо.

— Дед Михей… А вот к примеру… Подслушал я тогда, когда болел. К тебе женщина пришла, а ты ее лечить не стал. Сказал, что она сама себя ест. И желудок ей отрежут… — медленно, задумчиво хмуря лоб, проговорил Алексей. — Но, если ты говоришь, что любую болезнь можешь прогнать, отчего ей тогда не помог?

— Ааа… вот ты о чем… С язвой она тогда пришла. Да тока не было у ей болезни, лечить было нечего. Так ей и сказал, ибо лгать в таких делах нельзя, и надежду ложную тоже давать нельзя, — серьезно ответил старик.

— Не понимаю я, дед Михей… Как же болезни не было, если ты сам говоришь, что язва у нее. Разве язва — это не болезнь? — силился понять мужчина.