бесплатный, он потребляет некоторое количество вычислительных ресурсов мозга, что является одной из причин снижения когнитивного уровня Человечества в цифровую эпоху. Наша же продукция чрезвычайно чувствительна к битовому фону, поэтому для корректной настройки его приходится исключать. Местные жители не успели выработать цифровой зависимости, но приезжим иногда бывает нелегко. Поначалу. Это как снять с плеч привычную тяжесть — в первый момент дискомфортно, но потом наступает облегчение и уже не понять — зачем мы это на себе тащили? Я вас заинтриговал, надеюсь?

— В некоторой степени, — сказал я осторожно.

— В таком случае повторяю своё приглашение. Завтра жду вас вместе со школьной экскурсией, как раз у вашей сотрудницы очередь подошла. Проведу вам персональный тур!

— Ещё пива?

— Нет-нет, что вы! Я ещё это не допил…

***

— Хочу поговорить с вами о Господе нашем, — сказал неприятно улыбчивый лысоватый мужчина за пятьдесят.

— Какой напиток вы предпочитаете для таких разговоров? — спросил я.

— Красное вино, разумеется. Напиток причастия.

— Есть неплохое полусладкое, но пресуществление не по моей части.

— Вполне подойдёт. Мне нравится полусладкое. Итак, вас не пугают разговоры о боге?

— Меня вообще не пугают разговоры. Но если вы устроите тут обряд призвания Ктулху, моя уборщица будет против. Он чертовски негигиеничен.

— Нет, ничего экзотического. У нас довольно большая и дружная квакерская община, «Общество друзей», если угодно. Мы решили, что вы уже достаточно освоились в городе, чтобы пригласить вас на наше собрание.

Сегодня что, день приглашений? Заебисьман, теперь этот… Пастор.

— Вы местный пастор? — спросил я, ища взглядом белый воротничок.

— Мы, квакеры, не придерживаемся пасторского служения, считая всех равными перед богом. Так что, скорее, секретарь и немного организатор. Надо же кому-то вести бухгалтерию?

Все, значит, равны, но мой собеседник равнее. Чуть-чуть.

— Я не религиозен.

— Мы не соблюдаем каких-либо обрядов, просто верим, что у каждого человека есть внутри свет. Немного, но есть. Мы собираемся лишь для того, чтобы помочь друг другу его сберечь, не дать угаснуть в тяготах жизни. Взаимная поддержка, решение бытовых и городских вопросов, просто дружеское плечо в тяжёлый момент. Молиться не обязательно. Мы сторонники молчаливой молитвы. Господу не нужны уши, чтобы услышать. Придёте?

— Зачем?

— Чтобы поговорить. Уже пора, Роберт.

— О чём?

— Конечно же, об Очищении. О чём ещё можно говорить сейчас? Приходите, мы будем ждать. Поверьте, вам будут рады.

Экой он… Полусладкий.

***

— У меня очень хорошая память, — сказал Депутатор. — Я не очень умный, никогда не был особо сообразительным, но память идеальная. Виски, пожалуйста.

Я налил.

— Поэтому, когда мне говорят: «Какой ещё второй ребёнок? У нас всегда был один ребёнок!» — я не просто вижу, что мне врут. Я знаю, что он был. Что у этого дома стояли два велосипеда. Что на крыльцо выбегали по утрам два пацана, запрыгивали на велики и катили в школу. Что во дворе сушились два комплекта детской одежды. Не следил специально, но это маленький город, и я ежедневно хожу по его улицам.

— Кто-то скрывает пропажу ребёнка? — удивился я. — Но почему таким оригинальным способом? Дети довольно заметные. Как минимум, у них есть медкарты, метрики, школьные аттестации…

— Вы мне сказали, что есть информация о пропаже детей. Я проверил. По документам всё сходится. Но у меня чёртова абсолютная память, и я спрашиваю: «А где второй ребёнок таких-то? Что-то не вижу его сегодня…» Мне показывают списки учащихся — там такого нет. И не было. Я иду к его родителям, они заявляют: «Господь дал нам только одного ребёнка, увы. Брата у него не было». Очень религиозная семья, а отреклись как Пётр от Иисуса, трижды.

— Вы не выглядите удивлённым, — заметил я, наливая содовую во второй стакан.

— Прошлой осенью было то же самое. Несколько семей. Заметил, что давно не вижу детей, проверил — та же картина. «Какой ребёнок? Господь не дал нам второго…» Судья не подписал ордер, потому что нет состава преступления — как может пропасть ребёнок, которого не было? В этот раз даже просить не пойду.

— А что говорят соседи? Одноклассники? Доктор?

— Врут, — коротко ответил полицейский. — И даже не очень стараются при этом. Знают, что расследования не будет. В прошлом году я пытался…

— Ничего не нашли?

— Нашёл. Три тела. Два мальчика, одна девочка. Их просто бросили в овраге за городом, и я не уверен, что не ускорил их смерть.

— Какие-то улики?

— Тела были раздеты, и я их нашёл… не сразу. Дикие животные успели раньше. Тогда у нас был ещё старый док, не этот, — он показал на пьющего свой коньяк Клизму, — и он категорически отказался работать за коронера. Я не смог его уговорить, он был стар и упрям. Умер этой зимой.

— Совсем ничего?

— Они были убиты острым цилиндрическим предметом, воткнутым в сердце. Довольно толстым, повреждены рёбра. На руках и ногах, там, где осталось, что осматривать, были следы верёвок.

— Знакомая картина.

— Именно. Но всё ещё надеюсь, что ошибся.

— И вы не ищете?

— Вы помните содержание записки в деле о пропаже подружки вашей уборщицы?

— У меня не такая абсолютная память, как у вас… А, понял. Там сказано, что её убили раньше, чем планировали, потому что вы начали искать пропавших детей.

— Так она пропала вместе с остальными? Простите, у меня не сразу сошлось.

— Да. Её тело не было найдено, но я думаю, что и те трое — случайная находка. От тел избавились второпях, когда я спугнул убийц. Поэтому я боюсь, что, если начну активно искать, то ускорю события.

— Тела тогда опознали?

— Нет. Их родители соврали. Похоронили как «неизвестных бродяг, ставших жертвами несчастного случая». Расследование не проводилось.

— Ох уж эти маленькие тихие городки, — вздохнул я. — В них всегда происходит столько интересного…

— Я надеялся, — тихо сказал Депутатор, — что вы… ну… тайный следователь. Внедрились под прикрытием. Что эта история стала каким-то образом известна… там… снаружи. Что вас к нам прислали… Что вы разберётесь… Это не так?

Я протираю стакан и молчу.

— Можете не отвечать, — вздохнул он, — но я не верю,