Его лицо полыхнуло яростью.

— А завтра он, поди, комендантом себя объявит? И это в такой момент, когда весь наш город…

Огнард вдруг спохватился.

Стиснул накрепко зубы и пару секунд молчал, приходя в себя.

— Видишь, чародей, — сказал он, снова обернувшись ко мне. — Тут у нас дела непростые. А после того, что случилось второго дня…

Воевода посуровел.

— Кажется, что все вокруг рассыпается, а я ничего не могу поделать. Проклятье! Слушай все по порядку. Два дня назад приехал к нам боярин Боррояр с бумагами из столицы, от государя-императора.

Губы Огнарда недобро поджались.

Дескать, солдат прислать или пушек, так все недосуг пузанам столичным. А как боярина с проверкой — так нате вам.

— Велел отчеты представить, что здесь да как, сколько ополченцев, солдат, да много ль денег в казне. И то хотел знать, и это; но я таких людей насмотрелся, сразу вижу, что у них на уме. Этот Боррояр не просто так прискакал.

Огнард погрозил пальцем.

— Имперский дознаватель с шестигранной печатью. Не шпонька какая из Денежного Приказа. Он не казну проверять приехал, а за чем-то важным. Может, даже заговор супротив государя он раскрыть пытался…

Воевода помедлил.

— Или же война будет с орками…

Стало ясно, что Огнард давно к этому готовится.

— Я с ним говорил мало, он лишь по казармам прошелся, вдоль стен, осмотрел все пушки, и было видно, что в этом знает толк, но приехал совсем по другой заботе. Сказал, мол, назавтра ждет меня с подробным докладом, на этом мы и расстались…

— А утром что было?

— Утром мы его схоронили, — ответил Огнард.

— Значит, его убили? — спросил я.

— Да, — кивнул воевода. — И добро бы где-то в степи или в лесу…

Огнард не заметил, как прозвучали его слова:

— Так нет же! Боярина зарезали в крепости, почти на глазах у всех.

Он тяжело вздохнул.

— Но это я опять вперед забегаю. Вечером того дня, как Боррояр приехал, наш комендант Аскольд велел устроить прием, ну, значит, в честь столичного гостя.

Огнард неодобрительно хмыкнул.

— Все пришли: Руфус, наш казначей и начальник городской стражи. Торвальд — гном-инженер, что следит за детинцем. Этот купец, Казантул, и ведьма — его сестрица. А главное…

Тут уж Огнард совсем скривился.

— Пригласили орков. Я говорил, не надо этого делать, не место клыкастым в крепости. Это ж не люди, чтобы с ними брататься. Рун черных понацарапают незаметно, сколопендр ядовитых повыпускают или — не приведи Перун!

Воевода глянул на небо, призывая бога в свидетели.

— Якорек для телепортации где-нибудь присобачат или даже целый портал; а потом вся их блохастая армия окажется прямо в крепости.

Тихо зазвенела кольчуга, когда он пожал плечами.

— Только вот Аскольд меня не послушал. Сказал, мол, орки — наши союзники. Раз уж пустили скарбников, то надо и орков звать; а я бы и скарбников не пускал.

Его косматые брови сошлись на переносице.

— Да и сам идти тоже не хотел. Не мое это — ладошки всем пожимать да кланяться. Но кто ж нас, солдат, спросит?.. Выпили за здоровье государя-императора, потом во имя Перуна и всех богов; да и орки с нами, эти звери, мне кажется, вообще не пьянеют, хоть три бочара медовухи выдудлят.

Я не сомневался, что воевода не выпил ни капли, хотя он сам об этом не говорил.

— Комендант Аскольд попросил имперского сказать пару слов; тот уложился быстро, на удивление, и видно было, что в докуку ему праздная болтовня. Потом вдруг поднялся Руфус, начал говорить об Империи, об освоении Севера… Он это дело любит и всех почти усыпил.

В голосе воеводы мелькнула нотка презрения.

— А там и орочьи менестрели начали выть; их так и вовсе выдержать невозможно, все поразбрелись кто куда, а я осторожно к лестнице — смыться назад, в казарму, пока Аскольд не заметил. И тут…

Он понизил голос:

— Кто-то как закричит! Я бегу туда, хватаюсь за меч, а меча-то нет — не положено, когда рядом орки; их это оскорбляет, вроде как если вышел с оружием, то сразу начинай биться. Люди туда-сюда, помню, Руфус стоит у дальней двери, весь белый, а в пальцах какой-то листочек мнет.

Огнард вдруг призадумался.

— Я потом у него спросил: что там за бумага была? Так он в дурачка сыграл, мол, не было никакой бумаги, привиделось тебе. Но я точно знаю…

Он согнутым пальцем погрозил невидимому Руфусу.

— Забегаю в дальнюю залу, что с прудом и рыбками золотыми; дылда-купец, Казантул, стоит там и с ведьмой-сеструхой шепчутся. Увидели меня, замолчали, и я их взгляды поймал: дескать, успел ли я расслышать, о чем они говорили? Да только не успел, вот беда…

Воевода с досадой махнул кулаком.

— Тут другие двери открылись, и вошли комендант да Руфус: что, мол, случилось? Купец Казантул отходит, и вижу я Боррояра, имперского дознавателя, — лежит на краю пруда, а в сердце у него кинжал персидский торчит.

Огнард прошептал наскоро прощальное заклинание, что успокаивает душу умершего.

— Там уж все набежали, столпились, шумят, и орки что-то не по-нашему каркают, а скарбники — те молчали; стражники прибежали, Руфус начал командовать: те туда! осмотреть потерны! да только поздно уже…

Воевода смолк.

— А главное, — сказал он после минуты раздумий, — что все было под охраной — каждая дверь, каждый переход. Там я везде поставил своих людей. Иначе нельзя, когда орки в крепости, да еще и гость из столицы.

— Что слуги? — спросил я.

— Не было слуг. Опасно, люди орков боятся, а те же дикие. Если почуют страх, и до беды недалече. А коли решат, что их оскорбили взглядом или кивком каким-то, так сразу за нож хватаются.

И вновь воевода не стал рассказывать мне всего, но я понял, что у них уже были такие проблемы с орками.

— Мед и еду разносили наши. Аскольд хотел, чтоб то были мои ребята, а я, дурак, обозлился. Не для того, говорю ему, служил я государю-императору, чтобы солдаты лохматым оркам на пиршестве, точно лакеи, прислуживали. Бери, говорю, других.

Огнард крепко почесал в затылке.

— Да он и взял, сыскарей, а Руфус и рад был. Теперь жалею — эх, были бы кругом мои люди, такого сраму бы не случилось.

И вновь стало ясно, Огнарду нимало не жаль убитого дознавателя; он лишь тревожится, как это аукнется городу.

— Двери все опечатали, комнаты обыскали. Никого, естественно, не нашли. Да и как могло быть иначе? На входах-то мои ребята стоят, они бы никого не пустили. Даже муху заговоренную. Значит…