Иногда, слушая Мела Аллена, ведущего прямой репортаж поканалу "Янки Бейсбол", маленький Эдди думал о сестре. Послечьего-нибудь мощного, поистине пушечного удара Мел зычно гаркал:"Елы-палы, да парень вышиб из него все, что только можно! ДО СКОРЫХВСТРЕЧ!" Ну, что ж, и тот пьянчуга вышиб из Селины Дийн все, что толькоможно, елы-палы, до скорых встреч. Ныне Селина пребывала в заоблачных высях, нанеобъятной верхней палубе небес, и случилось это не потому, что Селина Дийнуродилась невезучей, и не потому, что штат Нью-Йорк даже после третьего "ВСОСТОЯНИИ АЛКОГОЛЬНОГО ОПЬЯНЕНИЯ" решил не херить водительские правасбившего ее пьяного хера, и даже не потому, что Всевышний нагнулся подобратьземляной орешек; это случилось потому (как частенько втолковывала сыновьяммиссис Дийн), что некому было Приглядеть за Селиной.

Делом Генри было постараться, чтобы Эдди чаша сия минула рази навсегда. Вот в чем состояла его работа, и он с ней справлялся, но этодавалось, мягко говоря, нелегко – тут мнения Генри и миссис Дийн совпадали. Имать, и брат постоянно напоминали Эдди, скольким Генри пожертвовал, чтобыуберечь Эдди от пьяных за рулем, грабителей, наркоманов и, очень может быть,даже от злобных пришельцев, которые, возможно, крейсируют поблизости отпресловутой верхней палубы и в любой момент могут решить спуститься на атомныхреактивных лыжах со своей летающей тарелки, чтобы утащить какого-нибудькарапуза вроде Эдди Дийна. А значит, очень нехорошо заставлять Генри, и безтого издерганного такой страшной ответственностью, нервничать еще сильнее. Иесли Эдди делал что-то и впрямьзаставлявшее Генри нервничать еще сильнее, емуследовало немедля бросить свое занятие, тем самым вознаграждая брата за все товремя, что тот потратил, Приглядывая за Эдди. Если думать об этом так,становилось понятно: делать что бы то ни было лучше, чем может Генри,некрасиво.

Затем, существовала и глубинная (можно сказать,"мир-под-мирная") причина – более веская, поскольку о ней совершенноневозможно было сказать вслух: Эдди не мог позволить себе быть лучше Генрипочти ни в чем, ибо Генри почти ни на что не годился… только Приглядывать заЭдди, разумеется.

Генри учил Эдди играть в баскетбол на спортплощадкенеподалеку от многоэтажки, в которой они жили, – было это на бетонной окраине,где на горизонте миражами высились башни Манхэттена и царствовало пособие побезработице. Эдди был восемью годами моложе Генри и куда меньше, однако намногопроворнее. У него было врожденное чувство игры; стоило мальчугану с мячом вруках очутиться на покрытом трещинами, бугристом бетоне площадки, как начиналоказаться, будто тактика игры шипит и пузырится в его нервных окончаниях. Эддибыл проворнее брата, но это бы полбеды. Беда заключалась в том, что он быллучшеГенри. Если бы Эдди не понял этого по результатам баскетбольных дуэлей,которые они с Генри порой устраивали, то обо всем догадался бы по грозовымвзглядам и сильным тычкам в плечо, какими Генри нередко оделял его после, подороге домой. Предполагалось, что тычки эти шуточные ("Кто не спрятался, яне виноват!" – радостно выкрикивал Генри, и бац, бац!кулаком свыставленной костяшкой в бицепс Эдди), но они вовсе не походили на шутку. Онипоходили на предостережение. Словно Генри таким манером говорил: "Когдаведешь мяч к корзине, братан, лучше не обводи меня, не выставляй дураком. Лучшене забывай: Я ЗА ТОБОЙ ПРИГЛЯДЫВАЮ".

То же было справедливо в отношении чтения… бейсбола…штандера… математики… даже прыгалок, игры девчачьей. Все это Эдди делал (илимогсделать) лучше – тайна, которую следовало сохранить любой ценой. Потому, чтоЭдди был младшим. Потому, что Генри Приглядывал за ним. Но важнейшаясоставляющая этой скрытой от постороннего глаза причины была одновременно ипростейшей: все это надлежало держать в секрете потому, что Эдди боготворилсвоего старшего брата Генри.

Два дня назад Сюзанна свежевала кролика, Роланд затевалужин, а Эдди тем временем бродил по лесу чуть южнее лагеря. И на свежем пнеувидел занятный вырост. Эдди захлестнуло странное ощущение (он полагал, чтоименно это и называется deja vu (уже виденное раньше – фр.), и он обнаружил,что не отрывает пристального взгляда от торчащего отростка, похожего нахалтурно сделанную дверную ручку. Молодой человек смутно сознавал, что во рту унего пересохло.

Несколькими секундами позже Эдди понял, что смотритнаторчащий из пня отросток, а думаетпро двор за домом, где они с Генри жили, – обощущении нагретого солнцем цемента под своим задом и обо все перешибающемаромате отбросов, наплывающем с помойки в переулке за углом. В этомвоспоминании в левой руке Эдди держал деревяшку, а в правой – кривой нож изящика у раковины. Торчащий из пня отросток напомнил Эдди о кратком периоде страстнойвлюбленности в резьбу по дереву. Просто память об этом кусочке жизни Эдди былапохоронена так глубоко, что сперва молодой человек не сообразил, в чем дело.

Больше всего Эдди любил в резьбе по дереву моментвидения,наступавший даже раньше, чем начнешь работать. Иногда вы виделилегковушку или грузовик. Иногда – собаку или кошку. Однажды, припомнил Эдди, вдеревяшке проступило лицо идола, страшноватого, вырубленного из цельной глыбыидола с острова Пасхи – такого Эдди видел в школе, в одном из номеров"Нэшнл джиогрэфикс". Та фигурка вышла неплохо. Суть игры, ее азартсостояли в том, чтобы выяснить, какую же часть увиденного можно вызволить издерева, не сломав. Добыть вещицу целиком никогда не получалось, но, действуякрайне осторожно и аккуратно, порой удавалось извлечь немало.

В шишке на боку пня что-то было. Эдди подумал, что ножомРоланда, пожалуй, сможет освободить довольно много. Таким острым, таким удобнымрезцом ему никогда еще не приходилось работать.

В дереве что-то терпеливо дожидалось, чтобы кто-нибудь –кто-нибудь вроде Эдди! – пришел дать ему волю. Освободить.

"О, гляньте-ка на нашего маменькиного сынка! Чтосегодня мастерим, тютя? Домик для куколки? Ночной горшочек для своейписюльки-масюльки? Рогатку, чтоб можно было прикидываться, будто охотишься накролей, как большие пацаны? О-о-о… какая ПГЕЛЕСТЬ!"

Эдди обуял стыд, ощущение, что он совершает нечто дурное;его затопило острое сознание того, что это – тайна, которую должно сохранитьлюбой ценой… а потом он – в который раз – вспомнил, что Генри Дийн,превратившийся со временем в великого мудреца и выдающегося торчка, мертв.Осознание этого факта все еще не утратило способности заставать Эдди врасплох,оно продолжало задевать за живое, заставляя когда горевать, когда злиться, апорой испытывать чувство вины. В этот день, за два дня до того, как из зеленыхкоридоров леса вырвался разъяренный медведь-исполин, оно поразило молодогочеловека наиудивительнейшим образом. Эдди почувствовал облегчение и окрыляющуюрадость.

Он был свободен.

Осторожно прорезая древесину вокруг основания шишки ножом,позаимствованным у Роланда, Эдди отделил вырост от пня, вернулся с ним напрежнее место и уселся под деревом, вертя деревяшку в руках. Он смотрел ненанее, он смотрел внее.