Ноги противно слабые, но я заставляю себя встать и подойти к зеркалу. Оттуда на меня смотрит незнакомка. Волосы колтуном, тушь потекла, губы в запёкшейся корочке крови, а лицо бледное до синевы. Страшилище.

Но я даже не пытаюсь привести себя в порядок. Просто гипнотизирую взглядом отражение и не верю… нет — не могу принять, что это происходит со мной! Что мой муж и эта… женщина спали. Обнимались, целовали друг друга. А потом он ложился ко мне.

К горлу подкатывает тошнота, а внизу живота снова болит. Мой ребенок… Если бы только я узнала раньше! Если бы… Стискиваю бедра, как будто по ним снова струится кровь.

Дверь содрогается от грохота.

— Ясмина, выходи! Или я зайду сам.

Прикрыв глаза, медленно считаю до десяти. Да, мне надо выйти. И узнать наконец, как всё было на самом деле.

Но пальцы трясутся, пока я тянусь к замку. А на кончике языка расцветает горечь. Страшно! Я знаю Арсена и могу сказать — наш разговор ему не понравится.

Муж ждёт меня сразу за дверью.

Хватает под руку, как только я делаю шаг навстречу, и, не обращая внимания на мое сопротивление, ведёт к постели. На тумбочке уже стоит стакан воды, но от этой заботы лишь сильнее щиплет глаза.

Не выдержав, всхлипываю.

И до боли стискиваю кулаки. Слезы потом! Сначала мне нужен разговор. Присаживаюсь на краешек постели.

Муж замирает напротив. Возвышается надо мной, как гора, руки на груди скрестил, весь хмурый и собранный. Никакого раскаяния! Ни крупицы страха, что все вскрылось. Он уверен в себе. Всегда такой… Несгибаемый. Прущий напролом. И меня попытается сломать тоже. Но, собрав ошметки нервов в кулак, смотрю предателю в глаза:

— Сколько их?

Арсен едва заметно щурится. Лёгкое движение ресниц, и муж снова невозмутим.

— Одна, — отвечает как пощечину отвешивает.

Во рту становится солоно. Кровь. Или мои слезы.

— В-врёшь…

— Это было один раз, Ясмина. Просто случайность. Клянусь.

Не сдержавшись, вскакиваю на ноги.

— Правда⁈ Точно такая же, как ты мне плел в больнице⁈ «Я тебя люблю, Ясмина, это был кошмар, Ясмина», — передразниваю, а губы кривит судорогой. — Да будь уже мужиком в конце концов! Или думаешь, я такая дура и до сих пор верю, что все те царапины на шее, твои командировки и… и все остальное, — вытираю мокрые щеки, — это случайность⁈ Из-за тебя…

Давлюсь фразой. Даже думать о погибшем малыше тяжело. А говорить совсем нет сил. Только прижимаю ладони к своему так и не округлившемуся животу. Арсен хватает меня за плечо. Пока ещё не больно, но уже чувствительно.

— Успокойся, любимая.

— Не называй меня так! Я хочу развод!

Но хватка становится ещё крепче. В глазах мужа вспыхивают пугающие огоньки.

— Никакого развода, Ясмина. Османовы не разводятся.

Меня снова начинает трясти.

— Значит, мы станем первыми!

— Нет.

— Почему⁈

— Я люблю тебя. А ты меня.

У меня дух перехватывает. Как он смеет⁈ О какой любви говорит⁈ Когда любишь, не спишь с другими! Даже не смотришь в их сторону. Но сказать об этом не могу — голос отказывает.

— Мама! — слышится глухой крик из-за двери, и я бросаюсь к дочери, как к спасению.

Арсен больше не держит. И все равно я чувствую, как вокруг горла затягивается строгий ошейник. Муж не шутит. Он не намерен меня отпускать. А я… меня снова рвет на части. Больно! Но куда хуже понимать, что этот ублюдок прав. И я действительно все ещё люблю его. Хоть ненавижу всей душой.

Глава 4

Утро встречает меня восторженным «Мамоська!»

Ляйсан скачет по мне, тараторя что-то про цветы, сюрприз, принцессу и все такое. А я с трудом разлепляю опухшие веки.

Вчера мне удалось сбежать в детскую к дочери. Османов не стал преследовать — может, побоялся истерики Ляйсан. Она и так была на грани.

Мне пришлось сосредоточиться и успокоить ее. Дочка заснула, крепко обнимая меня за руку. Пятилетние дети уже достаточно умны, чтобы понимать происходящее. Но все еще слишком маленькие и отвлекаются очень быстро. Моему солнышку достаточно было ночи. И вот Ляйсан уже скачет зайчиком, восторгаясь пышным букетом, стоящим на столе. И около двери, и на тумбочке… Вся комната в цветах. Пионы, герберы, лилии, чайные розы… гармоничное разнотравье, способное очаровать любую женщину. А меня начинают душить слезы. Делаю вид, что поправляю волосы, и буквально заставляю себя успокоиться. Ляйсан не должна видеть.

— Это папа! — щебечет малышка. — Папа плинес! Класиво, да⁈

Очень красиво. И очень дорого. Османов умет делать сюрпризы… Этот пахнет гнилью. Но заставляю себя улыбнуться:

— Да, солнышко. Давай я тебя причешу.

И кошусь на дверь. Трясет от одной мысли, что сюда явится Арсен. Боюсь за дочь и за собственную реакцию. В одно мгновение мой обожаемый идол рухнул с пьедестала. И похоронил меня под обломками.

Ляйсан ничего не замечает. Плюхается рядом со мной и подставляет головушку. У дочки густые непослушные кудри — в меня пошла. И не только волосами. Внешность тоже копия. А вот характер… здесь во многом она взяла от мужа.

Хватаю с тумбочки гребешок и принимаюсь за дело, но пальцы дрожат. Дыши, Ясмина, дыши… И начинай уже думать, что делать дальше.

Но, как ударом хлыста, по нервам бьет полное стали:

«Османовы не разводятся».

И следом:

« Ты тоже меня любишь».

— Ай, мамоська! — недовольно кривится Ляйсан. — Болька!

— Прости солнышко. Волосики непослушные, запутались.

Дочка хихикает.

— А куда мы сегодня пойдем? Давай в палк?

Ляйсан обожает гулять. И я всегда с удовольствием провожу с ней время. Но сейчас у меня нет сил не то что на парк, а просто привести себя в порядок.

— Сначала позавтракаем, милая… — предлагаю, чтобы сменить тему.

Бесполезно, конечно. У Ляйсан очень хорошая память, и сбить ее с толку не так-то просто. А ещё она умеет меня чувствовать.

— Это из-за больницы, да? Ты такая глусная… Тебе делали уколы?

Ляйсан смотрит на меня не по-детски серьезно. Дочка боится уколов, но я бы согласилась и на тысячу за один раз, чем смотреть сейчас в карие глаза и пытаться изобразить улыбку.

— Да, милая, уколы тоже были…

И будут, наверное. Успокоительные напополам с антибиотиками.

Комнату опять заволакивает соленым туманом. Мыслями возвращаюсь к оборвавшейся беременности. Это больно… Даже хуже, чем знать об