Швера в редакции была недавняя гимназистка, дочь местного врача Клава Верещагина. Под влиянием прочитанных книг девушка мечтала о подвигах и боготворила людей решительных, смелых, фанатично преданных идее. То одного, то другого из своих знакомых симбирских большевиков Клава наделяла чертами характера полюбившихся книжных героев, но люди, окружавшие ее, были хорошо знакомы, занимались будничными, зачастую прозаическими делами, и впечатлительная девушка быстро в них разочаровывалась.

С приездом в Симбирск Варейкиса внимание Клавы было сосредоточено на нем. Он стал ее кумиром. Его скромное революционное прошлое в воображении Клавы Верещагиной рисовалось сплошным подвигом. Не случайно же он был членом совнаркома легендарной Советской Донецко-Криворожской республики, не случайно его направил на работу в Симбирск чрезвычайный комиссар Орджоникидзе, о котором в партии говорили как о ближайшем сотруднике Ленина. Когда Клава училась еще в гимназии, Иосиф, почти ее сверстник, был уже коммунистом, писал и распространял листовки.

Переоценивала Верещагина и литературные способности своего героя. Часто, садясь за письменный стол, он думал по-литовски, с трудом подбирал русские слова, неправильно строил предложения. Но даже эти недостатки импонировали секретарю редакции. Правя статьи вожака симбирских большевиков, она проявляла некоторую робость, долго думала, прежде чем решалась вычеркнуть не к месту поставленное слово, исправить коряво написанную фразу.

Клаве постоянно хотелось видеть Варейкиса, быть рядом с ним. Поэтому девушка сама напросилась вести канцелярию Симбирского комитета партии, хотя и в редакции у нее было много дел. Варейкис же воспринял помощь молодой коммунистки как должное. Себя он не щадил в работе, считал, что и другие должны поступать так же. Есть у Верещагиной немного свободного времени, вот она и нашла куда его применить. Он тоже в долгу не остается. Обсуждает с Сашей и Клавой чуть ли не каждый номер газеты, читает наиболее важные и принципиальные материалы, дает советы и никогда не отказывается писать статьи в «Известия».

Однажды, когда они вдвоем с Клавой поздно ночью оформляли протоколы, Иосиф поймал на себе потеплевший, какой-то необычный взгляд девушки и резко спросил:

— Ты чего на меня уставилась, как на икону? Поздно уже. Давай работать.

Клава готова была себя казнить за минутную слабость. Варейкис недоуменно посмотрел вслед выбежавшей из кабинета девушке, подумал, что она переутомилась, и сам продолжал оформление протоколов.

Утром, встретив Верещагину в коридоре «Смольного», спросил о ее здоровье, сказал о том, что сил в партийной организации пока мало, но если она устала, может немного отдохнуть.

Сил у партийной организации Симбирска действительно было мало, и вчера Михаил Андреевич Гимов, в свою очередь, напомнил об этом Варейкису.

— Иосиф, ты не обижайся, но мы тут посоветовались с товарищами и решили дать тебе еще одно поручение: наша большевистская фракция в исполкоме Совета, сам знаешь, невелика — десять коммунистов.

— Девять, — уточнил Варейкис.

— Большевистский глаз нужен всюду. Вот и приходится разрываться на части.

— А если обойтись без предисловия, Михаил Андреевич, какое поручение еще ждет меня?

— Придется тебе стать начальником Чрезвычайного военно-революционного штаба.

От удивления Иосиф присвистнул.

— Свистеть еще успеешь. Чрезвычайный штаб, — объяснил Гимов, — рекомендуют создать члены реввоенсовета Восточного фронта. Нарочный прибыл из Казани от Петра Алексеевича Кобозева и Георгия Ивановича Благонравова. Они считают, что такой штаб, если он окажется в руках большевиков, подорвет позиции левых эсеров, окопавшихся в Симбирской группе войск и губвоенкомате.

— «Будет буря, мы поспорим и помужествуем с ней». Двоевластия эсеры не потерпят. Жаркий бой предстоит.

— Выдюжишь, на то ты и вожак большевиков.

Разговор с Михаилом Андреевичем состоялся поздно вечером, когда от усталости стоял звон в ушах, слипались веки. Решил лечь спать, чтобы утром на свежую голову обдумать все, что необходимо сделать в связи с организацией Чрезвычайного штаба.

Обычно Иосиф засыпал быстро, спал крепко. На этот раз как ни старался, не мог уснуть. Мысли прыгали с одного дела на другое: «Надо завтра послать чекистов в детский дом. Говорят, что сам заведующий обворовывает детей», «Проверить, как ведется борьба со спекулянтами. Торговцы и кулаки зарывают в землю продукты», «Саша просит статью, которая дала бы отповедь местным эсерам, выступающим против Брестского мира».

Пожалуй, вместо того чтобы ворочаться с боку на бок, надо садиться к столу и писать статью. Клава сегодня напоминала, а завтра не даст покоя.

Первую страничку статьи Иосиф Михайлович написал быстро, но, перечитав ее, остался недоволен: рассудочно, сухо, повторение общеизвестных положений. Статью же следует писать страстно и убедительно. Каждый, даже самый неискушенный читатель должен понять, что таится за звучной фразой краснобаев из лагеря левых эсеров.

Перечеркнув написанное, Иосиф вспомнил, что не ужинал. Отправился на поиски чего-нибудь съедобного. Один за другим открыл ящики пузатого буфета, но там было пусто. В доме ни крошки хлеба. «Неуютно живу, — подумал Варейкис, — одиноко, как бобыль. Если бы рядом была жена, то быстро сообразили, что поесть. Хотя бы чай вскипятили, а то в примусе ни капли керосина. Разве для того, чтобы чай кипятить, нужна жена?» Мысль, недостойная коммуниста. Если когда-нибудь он и надумает жениться, то только на женщине, разделяющей его убеждения. Вырванная из каких-то давно прочитанных статей банальная фраза развеселила Варейкиса. В таком случае, надо сделать предложение Клаве Верещагиной. Она-то в битве всегда будет рядом. И вряд ли муж сумеет застать ее дома. Иосиф Михайлович попытался представить себе Клаву в роли хозяйки, готовящей обед, заботящейся о туалете мужа, штопающей носки. Такое невозможно. Легче ее представить в кожанке и с маузером на боку, скачущей на коне, чем разжигающей примус. Верещагина — верный товарищ, друг, но отнюдь не жена. Вот бы она удивилась, затей Варейкис разговор о звездах, о любви. Наверное, решила бы, что он рехнулся.

И все-таки любопытно, кого из знакомых женщин он хотел бы всегда видеть рядом с собой. Вспомнились встречи на митингах, в кабинетах, в очередях у магазинов. Память сохранила вопросы, с которыми к нему, как партийному работнику, обращались работницы, учительницы, матери голодных детей, вдовы погибших товарищей. Из длинной галереи лиц, промелькнувших перед глазами, отчетливее других запечатлелось лицо женщины, увиденной на берегу Волги.

Вырвав свободную минуту, измученный дневным зноем, Варейкис отправился на реку. С разбега прыгнув в воду, он «саженками» поплыл к противоположному, более низкому, поросшему густым кустарником, берегу. Неожиданно Иосиф услышал песню, которую где-то рядом пела женщина. Мотив ее был с детства знаком. Ее пели земляки, вместе с отцом уехавшие из Литвы на заводы Подмосковья. И уже достигнув противоположного берега, он, не вылезая из воды, подхватил песню:

Ой, Литва, ты край наш милый,

Голубой наш Неман,

На далекой,