А вот в этом я готов с вами поспорить.Кое-какие слова она знает. Ваши предшественницы находили с ней общий язык иобъяснялись вполне удовлетворительно. Поэтому стоит попробовать еще раз. Иучтите, мотель находится под видеонаблюдением работников нашей фирмы и строгоохраняется. Это так, для сведения.

— Это на случай побега? — съязвила я.

— Я же сказал, что это для сведения. О побегеговорить просто бессмысленно. Вам нужны деньги, а нам нужен ваш ребенок. Ядумаю, что сделка выгодна обеим сторонам. Это намного приятнее ирезультативнее, чем американская тюрьма.

Американец встал и, пожав мне руку, направилсяк выходу.

— Приятно было с вами познакомиться. Вы оченькрасивая. Я просто уверен, что у вас широкая богатая душа. Я думаю, что деньги,полученные от нашей фирмы, дадут вам возможность зажить более достойной иобеспеченной жизнью.

— Спасибо, — пробубнила я.

Лев похлопал меня по плечу и произнес сквозьзубы:

— Не скучай. Я скоро появлюсь, — затем забравбутылку коньяка и вышел вслед за Девом.

Вот тебе и Америка. Страна свободы идемократии. Сижу, как идиотка, в четырех стеках и не могу никуда высунуть свойнос. Да уж, такой поворот событий я предполагала меньше всего. Разве об этом якогда-то мечтала! Вилла, бассейн, виски со льдом… Видно, мечты никогда нестанут реальностью. Никогда-Странно, я в Америке всего пару дней, а на женя уженакатывает ностальгия — неприятный, щемящий приступ грусти и неподдельнойтоски. Может быть, это оттого, что мне довелось увидеть только аэропорт иклинику?

Я сидела неподвижно, шевелился только ребенок,и это раздражало меня. Задолго до своей беременности я перелистывала одинжурнал. Если мне не изменяет память, он называется «Материнство». Так вот, янаткнулась там на статью, в которой говорилось о том, что любая женщина,носящая под сердцем ребенка, ощущает невероятную теплоту и все больше и большезарождающуюся любовь к самому близкому и самому дорогому на свете человечку.Она настолько привыкает к его постоянному присутствию, что совершенно забываетпро то, что он еще не родился, и разговаривает с ним, словно с живым. Читаетему сказки, поет колыбельные песни и говорит самые ласковые на свете слова.

Наверно, это ужасно, но ребенок, которого яношу под своим сердцем, никогда не слышал ни сказок, ни колыбельных и даже ниединого ласкового слова. Ничего. Да я никогда и не считала себя с ним единымцелым. Никогда. Это инородное тело, которое вопреки моему желанию попало в мойорганизм и доставляет мне неудобства. Но не бывает худа без добра, мой будущийребенок ассоциируется у меня с товаром, за который я смогу выручить хорошиеденьги и хоть как-то поправить свое материальное положение.

Я прилегла на диван «и закрыла глаза. Не екаю,сколько времени прошло, но я проснулась оттого, что резко хлопнула входнаядверь. Открыв глаза, я слегка приподнялась и увидела перед собой ту самуюамериканку-стукачку, которая постоянно сидела на крыльце и читала книгу.Стукачка дружелюбно смотрела на меня и махала рукой в сторону коридора.

— Олга, надо кушать. Иди столовая. Надокормить будущий малыш. Голодовать не надо.

Она достала носовой платок и вытерла обильныйпот со лба.

— Жарко. Очень жарко. Это вредит будущиймалыш. Почему молчит кондиционер?

— Откуда я знаю, почему он молчит, —пробубнила я и откровенно зевнула.

— Нельзя, чтобы он молчал, не положена Надоработать.

— Откуда я знаю, как он включается. Они у насв городке только в окнах новых русских висят и в каких-нибудь дорогих фирмах…

Стукачка покачала головой и со словами:«Ая-яй!» — подошла к окну и включила кондиционер.

Я приподнялась с дивана и стала массироватьотекшие руки.

— Вот так хорошо, — пропела стукачка и всталау входной двери. — Так очень хорошо.

— Еще бы. Кондиционер заменяет прогулку насвежем воздухе. Одним словом, тюрьма с удобствами.

По всей вероятности, стукачка не поняла моегоюмора и замотала головой:

— Это не тюрьма. Тюрьма очень плохо — Плоходля русской девушки…

Направившись следом за ней по еле освещенномукоридору, в котором не было ни одного окна, я попала в небольшую комнатку,которая, по всей вероятности, и была столовой. За круглым столом сидела заметноскучавшая девушка и нервно теребила салфетку. Сев рядом с незнакомкой, я тихоспросила:

— Ты русская?

— Русская.

Посмотрев на сильно выпирающий животнезнакомки, я продолжала расспросы:

— Ты здесь давно?

— Два дня. Я позавчера прилетела.

— Надо же, а я вчера. Тебе тут нравится?

— Не знаю. Мне главное получить деньги — ивернуться домой. Тебя как зовут?

— Ольга, — я улыбнулась и протянула руку. Такрепко ее пожала и улыбнулась в ответ:

— А я Дина. Я из Москвы.

— А я из провинции, объявление в одной изгазет встретила.

— Я тоже.

«Стукачка» тем временем принесла обед,поставила стул к стене, села напротив нас и скрестила руки на груди.

— Не надо говорить. Надо кушать. Кушать имолчать, — произнесла она строгим голосом.

Преодолевая проклятую тошноту, я засунула врот несколько ложек супа, а потом почти шепотом спросила Дину:

— У тебя кто будет?

— Мальчик.

— Это хорошо.

— Чего хорошего? Я же не для себя рожаю.

— Это для фирмы хорошо, — пояснила я с видомнастоящего знатока. — Мальчики ценятся больше. Их проще определить в семью. Дляних усыновителей хоть пруд пруди. Как правило, мальчик — это продолжатель рода.

— А у тебя кто?

— Девочка.

— Так что, ее никто не усыновит?

— Говорят, что усыновят.

— А за мальчиков больше денег дают?

— Да нет. Говорят, одинаково.

Наша «стукачка» заметно изменилась в лице,побагровела и погрозила нам пальцем.

— Я же сказала, что русская девушка должнаесть и молчать. Молчать! Я пожалуюсь ваша фирма.