Я долгое время презирал наркоманов, в итоге став одним из них. Аня стала моим наваждением. С ней я чувствую опустошающий кайф, без нее — проклятую ломку.

Мне нужно это.

Нужно охуенное тело Ани, что так отчаянно бьется и кричит в новом оргазме, уже едином, потому что и я застонал, дрожа и орошая лоно своим семенем. Мне нужна Аня, которая так трепетно шепчет:

— Люблю тебя, Рома. Больше жизни люблю.

И я хотел бы сказать, что люблю, что жить не могу без тебя, но произношу стандартное:

— Я тебя тоже.

Следующие две недели так уж вышло, что Рома пахал на работе. У него все-таки были какие-то проблемы. Некое расследование затягивалось, и это грозило лишением лицензии.

Он стал еще более закрытым, порой даже угрюмым.

Виделись мы только ночью, да и то не всегда. А если виделись, просто валились с ног от нервного и физического напряжения.

Я же пахала на сцене. Выучивала старые па уже с новым партнером.

Нежным Мишей Антоновым, что делал поддержки так трепетно, словно боялся меня уронить. Он был высоким шатеном с колдовскими зелеными глазами. Общались мы мало, его чаще было можно увидеть за книжкой, ежели в компании. Поговаривают, что он гей. Не знаю.

Отношение ко мне Миши во время репетиций настолько разнилось с тем, как я танцевала с Веселовым, что теперь становилось не по себе от одного воспоминания о его порой жесткой хватке. Такой, что была способна просто переломить мне позвоночник.

Он как лапал меня тогда, так и смотрел сейчас.

Грязно. Неприятно. До тошноты.

Он не разговаривал со мной больше, но стабильно, почти на глазах, трахал Губанову. Я просто не понимала, как она такое терпит, но самое… отвратительное…

Он постоянно, вроде бы ненароком, стал ко мне прижиматься. Каждое такое «случайное» касание вызывало мерзкий, застревающий комом в горле страх.

И кажется, я не зря его боялась.

Наступил день премьеры.

Солнце в этот день сияло ярче обычного, а Рома, нежно поцеловавший меня, казался самым красивым на свете.

Сегодня меня радовало буквально все. Я ничего не страшилась. Я была в себе уверена. Я знала свою партию и в Мише я не сомневалась.

Быстренько расцеловав мать и братьев, что пришли пораньше, я помчалась в гримерную.

Мне сделали превосходную прическу. Вроде бы и обычный пучок, но волосы кольцами уложили вокруг, закрепили лаком и блестящими красными жемчужинами. Наложили дымчатый макияж, при котором мои синие глаза стали казаться еще глубже, а сама я старше.

Из меня слепили страстную Кармен, и только об одном я жалела.

Ромы не будет на моей премьере.

Думая об этом, я и не заметила, как осталась одна в узкой длинной гримерной.

Я удивилась, конечно, но решила, что перед выходом на сцену неплохо было бы и растянуться. Поэтому, раздвинув сумки и стулья, сделала несколько простых упражнений, встала на носки, а потом просто села на шпагат.

Я сидела, спокойно вдыхая и выдыхая воздух. Прикрыла веки, наслаждаясь апрельским солнцем, что заглядывало в окно и грело мне правую сторону лица.

Кто-то назовет это медитацией. Я называю это подготовкой.

Сегодня я сделаю еще один шаг, чтобы приблизиться к мечте. Теперь стала важна даже не столько возможность заработать денег, сколько возможность приблизиться к успеху Ромы. Стать равной ему. Самореализоваться.

И я уверена, что он не потеряет лицензию, сделает буквально все от него зависящее, чтобы остаться в том же положении. На том же месте. Чтобы и дальше покорять непростой мир медицины.

Мой спокойный ход мыслей нарушил хлопок двери, и я резко дернулась и распахнула глаза, посмотрев в сторону раздавшегося звука.

Меня снова накрыла тошнота, а руки и ноги похолодели. Внутренности сковало коркой льда и страха.

Надо мной грозовой тучей нависал Артур. Его глаза и руки, то сжимающиеся в кулаки, то разжимающиеся, не предвещали ничего хорошего.

— Ну что, «Пти-ичка», — издевательски протянул он. — Полетаем?

Я медленно встала, стараясь не выказывать страха.

Сейчас даже было странно осознавать, что этот тип был мне дороже братьев.

Он использовал меня, а когда дурочка Анька все прознала, возненавидел. Возненавидел, когда полюбила не его.

Я высокомерно взглянула на Веселова, в полной уверенности, что все его угрозы — пустая бравада. Он просто хочет испугать меня, хочет добиться моего провала.

Я даже попыталась выругаться, но из горла вырвался лишь тонкий хрип. Все-таки страх присутствовал, растекался ледяной водой по венам, заставляя тело деревенеть.

Несмотря на поджарую фигуру, сейчас Веселов, казалось, занимал все пространство гримерной. Подавлял. Просто унижал похотливым взглядом.

На его дерзкий вопрос я так и не ответила. Вот еще! Задрав подбородок, я стала медленно пробираться к выходу.

Я шаг за шагом преодолевала расстояние между нами, словно надеясь пройти незамеченной мимо дворовой озлобленной собаки. Не успела.

Его руки-зубы вцепились мне в плечи, толкнув в один из шкафов, что стояли на выходе. Раздался треск и мой испуганный вскрик.

— Не трогай меня, — прошипела я и силой смогла отбросить его к другому шкафу. — Не смей меня трогать.

Когда он треснулся об шкаф, то тут же засмеялся. Безумно. Страшно.

Я устремилась к двери и яростно начала ее дергать. Она оказалась закрыта.

Я замолотила в нее кулаком. Паника во мне нарастала, накрывала коконом, заглушая посторонние мысли и чувства.

Что Артур удумал? Что он хочет?

Его смех отдавался неприятным скрипом в мозгу, и я обернулась в поисках средства защиты. Что угодно.

И где все? Почему никто не приходит мне на помощь?!

— Помогите! — крикнула я громко, насколько хватало голосовых связок, чувствуя, как ком страха в горле становится больше.

— Губанова сосет Афанасьеву. Остальные на сцене, — ответил на мой невысказанный вопрос Артур со злым смешком.

Я наткнулась взглядом на ножницы на одном из столов и рванула к ним, но тут же была отброшена на другой гримерный стол.

Упала оттуда с шумом и криком, свалив всю косметику на пол.

Лицо тут же засыпало пудрой, и я стала бросаться в Артура чем попало. Тушь, расчески, косметички. Что угодно, только бы не дать себя коснуться.

Говорить не хотелось, хотелось убраться отсюда подальше. Когда рука Артура схватила меня за грудь, я яростно закричала и оцарапала насмешливое лицо.