не будет. Я могу сказать тебе, что у этого плавания есть цель – ты ее не знаешь, но она хорошая. Такая хорошая и великая, какой никогда не знали дикие люди. Ты знаешь старую легенду: когда-нибудь Небесный-Огонь будет светить в отверстие в тучах не как обжигающее пламя, а как источник жизни, люди даже по ночам будут видеть свет в небе, и для всего человечества наступят мир и справедливость? Я думаю, этот день начинается, Корун.

Он сидел молча и недоуменно. Она не злая – она не злая, это все, что он знал, но это знание пело в нем.

Неожиданно она рассмеялась и вскочила.

– Пошли! – воскликнула она. – Попробуй догнать меня на палубе!

IV

Пришли дождь и ветер, сверкали молнии, «Брисея» раскачивалась на волнах, и матросы напрягались у весел и помп. К вечеру буря кончилась, море успокоилось, и нижние слои туч рассеялись настолько, что люди увидели сквозь верхние тучи огромный тускло-красный диск Небесного-Огня, уходящий на западе в море. Наступил почти полный штиль, стеклянную поверхность воды шевелил легкий ветерок, который лишь наполовину заполнял парус; галера медленно и бесшумно шла на север.

– Людей на весла! – приказал Шорзон.

– Дайте людям возможность сегодня ночью отдохнуть, – попросил Имазу. – Они сегодня тяжело работали весь день. Завтра, если понадобится, мы сможем грести быстрей.

– У нас нет времени! – рявкнул колдун.

– Есть, – спокойно ответил Корун. – Пусть люди отдыхают, Имазу.

Шорзон злобно взглянул на него.

– Ты забываешь свое положение на борту!

Корун ощетинился.

– Думаю, я только начинаю его понимать! – с металлом в голосе ответил он.

Хризея взяла за руку деда.

– Он прав, – сказала она. – Имазу тоже. Ненужная жесткость – заставлять матросов работать ночью; после ночного отдыха она будут лучше готовы.

– Хорошо, – мрачно сказал Шорзон. Он ушел в свою каюту и захлопнул дверь. Хризея вскоре попрощалась и ушла к себе, эриний за ней.

Корун в сгущающейся темноте смотрел ей вслед. В этом загадочном освещении корабль превратился в полуреальный фон, за которым холодными потоками светилось море.

– Необычная женщина, – сказал Имазу. – Я ее не понимаю.

– Я тоже, – признался Корун. – Но знаю, что враги лгали о ней.

– Я в этом не уверен… – Конахурец угрожающе повернулся к нему, и Имазу торопливо добавил: – Ну, наверно, я ошибаюсь. Знаешь, я никогда с ней раньше не имел дел.

Они прошлись по полуюту в поисках места, где можно было бы посидеть. Здесь было пусто, только рулевой стоял у тускло освещенного нактоуза – более глубокой тенью в сгущающихся синих сумерках. Сев у поручней, они могли смотреть вперед на середину палубы и на безжизненно повисший парус. За корпусом море было арабеском из свечения, тонкие светлые линии чередовались на фоне горизонте. Холодный огонь горел у носа корабля и за его кормой в кильватерном следе. С корпуса словно капало жидкое пламя.

Ночь была очень тихая. Слабый шорох и плеск разрезаемой воды, скрип досок и такелажа, отдаленный всплеск волн на невидимой груди моря – в остальном под высокими тучами тишина. Ветер охлаждал щеки.

– Скоро ли мы придем в море Демонов? – спросил Имазу.

Голос его звучал необычно глухо в этой обширной тишине.

– При обычной погоде я бы сказал три десятка дней, может, четыре, – равнодушно ответил Корун.

– У нас очень необычная миссия. – Имазу кивнул еле видно в темноте головой. – Мне она не нравится, Корун. У меня дурные предчувствия, и предзнаменования перед отплытием были плохие.

– Тогда почему ты плывешь? Ты свободный человек, не правда ли?

– Так они говорят! – В голосе Имазу прозвучала неожиданная горечь. – Свободен, как все последователи Шорзона. Мы менее свободны, чем рабы, которые по крайней мере могут убежать.

– Разве он плохо платит?

– О, да, в этом отношении он щедр. Но у него есть способы так привязывать к себе слуг, что они должны подчиняться ему вопреки всем богам. Например, все матросы находятся под его заклятием. Это простые люди, они подумали, что он колдует, чтобы принести им удачу.

– Ты хочешь сказать, что они обязаны ему подчиняться? Он обладает их душой?

– Да. Он каким-то колдовским способом усыпил их и внушил приказ. Теперь что бы ни произошло, они обязаны ему подчиняться. Заклятие сильней их воли.

Корун содрогнулся.

– А ты… Прошу прощения. Это не мое дело.

– Нет, нет, все в порядке. На мне нет его заклятия – я понимал, что не следует подчиняться его колдовству, приносящему удачу. Но у него есть другие способы. Он дал мне рабыню из Умлоту для моего удовольствия, но она прекрасна, удивительна и добра, какими должны быть все женщины. Она родила мне сыновей и сделала возвращение домой праздником. Но видишь ли, она все еще принадлежит Шорзону, и он не продает ее мне, чтобы я смог ее освободить. Больше того, он наложил на нее заклятие. Если я восстану против него, пострадает она. – Имазу плюнул за поручень. – Поэтому я тоже принадлежу Шорзону.

– Должно быть, необычная служба.

– Так и есть. В основном я служу командиром его охраны. Но я видел кое-какие темные дела и помогал ему в них. Он дьявол из самого нижнего ада, это Шорзон. А его внучка…

Имазу замолчал.

– Да? – резко спросил Корун. Он сильно сжал руку Имазу. – Продолжай. Что она?

– Ничего. Ничего. Я на самом деле почти не имел с ней дела. – Лицо Имазу терялось во тьме, но Корун чувствовал его взгляд на себе. – Только… будь осторожен, пират. Не позволяй ей наложить на тебя свое заклятие. До сих пор ты был свободным человеком. Не становись слепым рабом.

– Не имею таких намерений, – ледяным тоном сообщил Корун.

– Тогда больше ничего не нужно говорить. – Имазу тяжело вздохнул и встал. – Думаю, пойду спать. А ты?

– Пока нет. Не хочу спать. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

* * *

Корун остался один. Он едва различал рулевого – за ним только тьма и шепот ночи. Он ощущал одиночество, как холодную пустоту в груди.

Отец и мать, его рослые братья, его смеющаяся милая сестра, друзья молодости, закаленные жесткие пираты, с которыми он так долго и в такое кровавое время плавал, – где они сейчас? Где они в этой ветреной ночи?

А где он сам и с какой миссией плывет в темноте на чужом корабле? Какой смысл, какая надежда в этом жестоком безумии мира?

Неожиданно он захотел к матери, захотел, положить голову ей на колени и заплакать в отчаянии, слыша ее мягкий голос, – клянусь всеми богами, не ее милый образ он видит перед собой,