Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако, судя по всему, в случае с Алаевым даже математика бессильна. Засранец сломал систему.
Черт!
– Да, ко мне можно и на «ты», – с издевкой разрешает Тимур. – Я не возражаю.
В отличие от меня, он спокоен. Сердечные приступы от шока не ловит. Только вот в глазах затаилась холодная ярость. Смотрит так, словно одно за другим насылает невербальные проклятья.
Чур меня.
Тимур первый выходит из оцепенения. Отрывает колючий взор от моего лица и как ни в чем не бывало проходит к столу. Я тоже, кое-как взяв себя в руки, изображаю нейтральную заинтересованность цветом обоев. Бежевые.
– Лер, хлеб принеси, – командует мама, взявшая бразды кухонного правления в свои руки.
Стараясь завоевать расположение Алаева младшего, она кружит над ним, будто курица-наседка. Не жарко ли ему? Не холодно? Суп не горячий? А, может, соли маловато? А перца точно достаточно?
– Лиз, все нормально, – пытается угомонить ее Анвар Эльдарович. – Садись уже.
Мамин новый муж – хороший мужчина. И отношения у них с родительницей замечательные. Поэтому я искренне поддерживаю их союз.
Однако раньше, еще до личного знакомства, я относилась к Анвару Эльдаровичу с легкой настороженностью. Почему-то казалось, что большие деньги портят людей. Он представлялся мне взбалмошным олигархом из числа тех, у кого пальцы вечно веером. Но на деле Алаев оказался вполне приятным в общении человеком. Сдержанным, адекватным, в меру строгим. И что самое главное – по-настоящему влюбленным в мою маму. Разве о большем можно мечтать?
Ставлю на стол хлебную корзинку и занимаю свой стул. До прихода Тимура я умирала от голода, а сейчас есть как-то резко расхотелось. Этот самовлюбленный павлин спугнул мой аппетит. И наградил волнением, от которого, если честно, слегка мутит.
А поесть бы надо. Ведь минут пять назад я вколола инсулин.
– Что такое? Невкусно? – переживает мама, видя, как Алаев младший лениво ковыряется в тарелке.
– Нормально, – равнодушно пожимает плечами. – Я просто в принципе не люблю борщ.
– Ох, как же так, – сокрушается родительница, а затем переводит беспомощный взгляд на мужа. – Анвар, что же ты не сказал?
– Помнится, раньше ты с удовольствием поедал борщи, – сухо подмечает мужчина, глядя на сына.
– Ну, годы идут, люди меняются. Тебе ли не знать, отец, – тон Тимура нарочито весел. – Раньше ты клялся матери в вечной любви, а потом она заболела, и все изменилось. Как говорят французы, се ля ви.
За столом повисает пауза. Некомфортная, звенящая, давящая.
Мама затравленно гипнотизирует скрученную в руках салфетку, а Анвар Эльдарович бледнеет до состояния туалетной бумаги.
Теперь мне становится ясно, почему сводный проигнорировал свадьбу наших родителей, а потом несколько дней не выходил на связь. Он ненавидит нас. Маму и меня. Мы для него, как красная тряпка для быка – того и гляди набросится и растерзает.
Бедная мамочка. Зря она пыталась понравиться этому высокомерному снобу. Ее затея с самого начала была обречена на провал. Люди, чей взор замутнен пеленой предубеждений, редко прозревают.
– Ой, чуть не забыла, – беру на себя роль спасателя ситуации, – мне сегодня утром прислали номер группы, в которой я буду учиться. Двести двадцать первая.
– Как здорово, доченька, – оживляется мама. – Даже не верится, что ты без пяти минут студентка.
– Кстати, Лера будет учиться в том же ВУЗе, что и ты, – вставляет Анвар Эльдарович, обращаясь к сыну.
– Правда? – в голосе парня нет ни грамма интереса. – Как хорошо, что на платное берут всех подряд.
Это его пренебрежительное «всех подряд» режет по самолюбию хлеще катаны, моментально выводя из себя.
– Вообще-то я поступила на бюджет! – вспыхиваю.
– И куда же? – выдает с насмешкой. – Журналистика? Филология? Или где там еще не нужно думать?
– Тимур! – гаркает Анвар Эльдарович, грозно зыркнув на отпрыска.
Хам-ло. Какой же этот Алаев все-таки хамло.
– Мехмат, – чеканю я, с мрачным триумфом наблюдая за реакцией сводного. – Фундаментальная математика и математическая физика.
Ну что? Выкусил, гад?!
Тимур, если и удивлен, то хорошо контролирует чувства. На лице ни тени эмоции, зато в глазах… Превосходство, опасность и неприязнь. Его присутствие парализует, словно медленный яд.
Неуютно. Неприятно. Нехорошо.
– Что ж, в таком случае, мы, видимо, будем сокурсниками, – заявляет парень, отодвигая от себя едва тронутый борщ.
– ЧТО?! – услышанное так сильно меня потрясает, что я теряю всяческий контроль над мимикой. Выпучиваю глаза и роняю челюсть.
– Тимур тоже поступил на мехмат, – поясняет Анвар Эльдарович. – С детства тяготеет к точным наукам.
– Это же чудесно! – мама, кажется, единственная, кто не замечает драмы, которая разворачивается прямо здесь и сейчас. – Видите, у вас уже есть кое-что общее.
Ну уж нет! Я отказываюсь, слышите? Отказываюсь иметь с этим чванливым индюком хоть что-то общее! Он наглый, борзый, самодовольный сноб, который терпеть меня не может! Да таких сокурсников врагу не пожелаешь!
– Это твоих рук дело? – Алаев переводит мрачный взгляд на отца.
Очевидно, он не меньше меня раздосадован новостями.
– О чем ты? – Анвар Эльдарович по обыкновению спокоен.
– Об этой, – делает пренебрежительной кивок в мою сторону, – и ее чудесном поступлении на мою специальность.
– Ты же слышал, Лера поступила на бюджет.
– Ой, можно подумать бюджетные места не покупаются!
Тимур говорит обо мне, будто я умственно отсталая. Будь на его месте кто-нибудь другой, это могло бы быть обидно. Но сейчас я чувствую лишь злость. Едкую, испепеляющую нутро злость. Не для того я одиннадцать школьных лет пахала как проклятая, чтобы какие-то обуревшие мажоры вешали на меня оскорбительные ярлыки!
– С чего ты взял, что мое место куплено?! – меня аж потряхивает от негодования. – Ты вообще меня не знаешь!
– Мне достаточно одного взгляда на тебя, чтобы это понять, – рубит с неприкрытым презрением.
Я почти физически ощущаю, как иглы его ненависти вонзаются в кожу. Что он хочет этим сказать? Что я ущербная? Глупая? Недостаточно образованная?
– Так, хватит! – Анвар Эльдарович спешно промокает губы салфеткой и гневно откидывает ее с сторону. – Тимур, в мой кабинет. Живо!
Он шумно отодвигает стул позади себя и торопливо устремляется на второй этаж. Мысленно придушив меня всеми подручными средствами, его неприятный отпрыск направляется следом.
Мужчины скрываются из виду, и мы с мамой остаемся одни. Подавленные, униженные, разбитые.