— Я рада, что вы оценили, Борис Викторович, — улыбнулась увереннее и опустила взгляд.

Вечер плавно подходил к концу, так что я ушла на кухню и завернула остатки шарлотки для мужчины. Раз ему понравилось, пусть полакомится дома.

Выйдя со свертком, догнала мужчину уже у дверей. Папа с мамой тепло попрощались с ним, а я тихонько ждала своей очереди, а пока рассматривала давнего друга семьи.

Никогда бы не сказала, что ему столько лет. Ни намека на седину, хотя моему папе почти столько же, и уже первая поросль сероватых волос тронула его внешность. Он из-за этого ничуть не переживал, а вот мама часто говорила, что старость близко.

Вдумчивый взгляд, вероятно, цеплял многих женщин. Я не заметила кольца на руке, а по разговору за столом стало понятно, что женщины у него не было. Про таких как Борис Викторович говорят «одинокий волк». Уверена, что он женился на медицине много лет назад, и с тех пор не позволил никому нарушить эту идиллию. Темные волосы были спутаны, но не смотрелись неопрятно, скорее так, как будто он зачесал их рукой, что придавало ему особую изюминку. Из-за распушенных ресниц глаза казались практически черными, два черных омута.

Когда родители закончили обниматься с гостем, я подошла и протянула ему шарлотку. Он очень высокий, и я смотрелась как гном рядом с исполином.

— Это вам к чаю на работе, — запрокинула голову и дружелюбно улыбнулась, да уж излишки моего роста такие.

Мужчина протянул руку в ответ и на секунду коснулся моей руки. Не рука, а жаровня какая-то. Такое ощущение, что у него температура под сорок.

— Спасибо, я завтра точно не останусь голодным на обеде, — перехватил мою руку второй рукой и мягко пожал ее в дружеском жесте. Шарлотку прижал к груди. Я смутилась этого действия: румянец уже расползался по моему лицу алым полотном. Мгновение. Второе. Мягко освободил запястье и повернулся в сторону в двери. В отражении стеклянной вставки я видела, как мужчина внимательно смотрел мне в глаза и улыбался.

— Спокойной ночи, — прошептала тихо я.

— Спокойной ночи, Аня. Не позволяй дурным обстоятельствам и людям влиять на твое настроение. Улыбка озаряет тебя, — уверенно заявил мужчина. — А ты озаряешь все вокруг, — шепотом проговорил он выйдя за дверь, медленно закрывая ее так, что я до последнего видела лишь его профиль и глубоко проникающий в душу взгляд, когда услышала фразу, предназначавшуюся исключительно мне.

Я уставилась на давно закрытую дверь в недоумении и судорожно вдохнула, услышав урчание двигателя. Что это было?

Разбирательства и допрос родителей продлились еще целый час. Пришлось рассказать искаженную версию происходящего, чтобы мой папа не взялся за ружье и не укоротил век Вите. Не могу сказать, что меня бы огорчило это или его начищенная рожа.

Я чувствовала себя полнейшей идиоткой. Более чем уверена, что вчерашний эпизод с одной особью не был единственным и не стал бы последним.

А он пытался со мной связаться все это время и заваливал горой необремененных смыслом и логикой сообщений, которые вызывали лишь подступающую к горлу тошноту. Борясь со своими чувствами и эмоциями, упала в беспокойное царство сновидений.

На утро же с трудом отлепила себя с кровати и в попытках привести мысли в порядок, знатно потерпела полное фиаско. Спала я плохо. Выглядела так же.

Решила одеться так, чтобы все поняли: я в полнейшем порядке. Внутри же, естественно, было паршиво и ощущения такие, как будто из меня вытащили душу и вместо нее засунули раскаленные угли. Я ощущала внутренний жар, и вся стала пунцового цвета.

Я снова и снова возвращалась в события вчерашнего вечера, и каждый раз ругала себя за это. Уже одеваясь и нанося макияж, громко произнесла:

— Да хватит уже, Аня! В конце-то концов!

Избавиться от уродских и черных как смоль синяков под глазами мне не удалось.

Спускаясь вниз, моей единственной мыслью было лишь «хоть бы прошмыгнуть мимо незамеченной», но как известно, не все что мы страстно желаем, обязательно исполняется.

Резко обернулась и поняла, что меня заметили. Теперь уже было не сбежать.

— Мам, доброе утро. Я очень спешу, — голос не дрожал? Вроде нет.

— Мы должны поговорить, Аня, — нерадужно сдвинула брови мама. — Я не верю, что все было именно так, как ты сказала. И понимаю, почему ты так сказала, но папы сейчас нет…и ты можешь сказать все как на духу.

— Я бы не стала лгать, — недоговорить всей правды пришлось, потому что незачем заставлять родных волноваться еще больше.

Разумеется, неспособность уверенно лгать сдала меня с потрохами. И если не сейчас, то потом она вынудит меня рассказать правду.

— Ты уверена? — подозрительным взглядом окинула меня мать. Медленно подошла и поцеловала в лоб. Простой жест, но заставил меня окунуться в детство: и вот я снова маленькая девочка, которая упала с дерева и поранила ногу. Сквозь пелену прошлого услышала вопрос:

— Аня? Ты как доедешь?

— На такси к Ангеше и потом уже заберу машину. Буду осторожна, обещаю, — растягивала фразу, не дав продолжить эту тему, потому что безошибочно угадывала все ее страхи. Резко развернувшись, разве что не побежала в сторону выхода, на ходу кинув:

— Люблю тебя, мам.

— И я тебя, милая.

На всех порах добралась к Ангеше и нервно вышагивала из стороны в сторону, покусывая губы.

Почему я вечно всех жду? «Потому что ты чаще думаешь о других, нежели о себе» звучал мой внутренний голос. Не зря мать назвала меня Беатричче, спасающих всех бедных и утопающих в трясине людей.

А оглядываясь на ситуацию с Витей, с ужасом поняла, что нет, я не Беатричче, ну или хотя бы Витя не мой Данте. Ведь Данте заслуживал искупления, а Витя заслуживал показательной порки и как минимум 9 круга ада.

Заправив выбившуюся прядь за ухо, обреченно посмотрела в сторону обшарпанных многостроек, навевающих тоску и печаль.

Опавшие листья кружили в незамысловатом танце, окружая меня запахом настоящей осени, и этот запах заполнял меня целиком.

Но вот же вещь: несмотря на всю свою обветшалость и старину, именно эти дома и весь это пейзаж прямо сейчас давали мне возможность вспомнить наши детские посиделки за неприметным столиком у подъезда Ангеши, безумные игры на тарзанке у старого дуба.

Нет, я не жила здесь, но мы с Ангешей ходили в один садик, а мои родители часто после садика оставляли меня с ней во дворе под присмотром Ирины Васильевны, мамы подруги, а летом же я чаще находилась тут, чем у себя дома.

Мы словно были связаны невидимой нитью, которая навсегда соединила наши души крепким узлом.

Шаркая носком сапога засохшие листья по асфальту, я цеплялась взглядом за окружающий пейзаж в попытках отыскать еще хотя бы парочку предметов, способных напомнить о счастливом времени и унести меня отсюда хотя бы на время. В этих размышлениях я не заметила, как неспешно закончилось мое ожидание.