— Джентльмен на другом конце бара хотел бы оплатить ваш напиток.

Он указал на столик, за которым сидела шумная и вульгарная компания. По-видимому, это были фондовые брокеры. Однажды Санни довелось понаблюдать, как веселятся подобные типы, после чего фондовый рынок стал для нее чем-то вроде отхожего места.

— Из той веселящейся компашки? — попыталась уточнить она.

Официант помотал головой:

— Нет-нет, дальше, за ними. Возле бара.

Санни взглянула туда, куда указывал парень. Мужчина в джинсах и черном кожаном пиджаке приветственно помахал рукой. У него были светлые пушистые волосы, за которыми он явно ухаживал. Хотя его нельзя было назвать красавцем, да и Санни владело раздражение, направленное на всех и ни на кого в частности, спать ей не хотелось. Она подняла бокал и улыбнулась ему в ответ. Мужчина тут же направился к ее столику, захватив с собой свою выпивку.

Бар «Морская вахта» считался одним из старейших в городе. Внутри бара было сумрачно, сыро и сильно пахло несвежим пивом. Низкий потолок украшали обои с изображениями долларовых банкнот. Стойка бара была сплошь усеяна пятнами от потушенных сигарет. В прежние времена бар «Морская вахта» выходил прямо на море. За это время бар ни на дюйм не изменил своего местоположения. Однако вывоз и закапывание мусора прямо на берегу в течение полутора веков привело к появлению шести мусорных свалок, отгородивших бар от залива. Завсегдатаями бара были старики, все до одного горькие пьяницы. Разговаривать они не любили, на незнакомцев обычно поглядывали молча. Это был любимый бар Джейкоба, потому что очень походил на бар «Лиса и гончая» в Провиденсе, штат Род-Айленд. Тот паб точно так же простоял около двух веков на берегу моря, пока его не снесли в связи со строительством в 1960-е годы новой автомагистрали.

Он приходил сюда по ночам, когда Санни уже крепко спала, и уходил до того, как она просыпалась. Этой ночью после свадьбы подруги Джейкоб проследовал за ней до ее любимого бара, откуда она ушла с каким-то мужчиной. Джейкоб проводил их до ее яхты, где они, должно быть, занимались сексом. Мысли об этом вызывали неприязнь, и он попытался поскорее отделаться от них. Какое ему дело до этого: она вольна делать все, что ей заблагорассудится. Он ей не муж. Если ее привлекло жалкое подобие мужчины с завитыми волосами, что ж, она вправе спать с кем хочет, даже с завитой тряпкой, лишь бы не с вампиром, а тот мужчина им не был. А на остальное ему было наплевать.

Джейкоб заказал виски и сразу сделал большой глоток. Нет, не наплевать, совсем не наплевать. Он крайне неудачно вел себя на свадьбе. Раньше он никогда не позволял ей подходить к нему настолько близко, чтобы можно было завязать разговор. Но когда какой-то пьяный попытался изнасиловать ее… Однако Джейкоб рассердился на себя. Нельзя же было терять хладнокровие и приближаться на такое расстояние.

А дальше пошло еще хуже. Вместо того чтобы устранить угрозу и уйти, он стоял столбом и наблюдал за тем, как ловко Санни отделала того недотепу. Джейкоб даже гордился ею. Она вела себя так, как будто брала у него уроки по самообороне. Боже мой, но она касалась его руками! Если бы в Совете проведали об этом, его отстранили бы от дела. Нет, впредь он не должен терять хладнокровия.

— Еще скотч?

Бармен обращался не к Джейкобу. Бармен хорошо знал, что гость пьет только одно виски, хотя каждый раз платит, словно за пять. Его вопрос был адресован молодой, очень симпатичной женщине в кашемировом свитере и высоких черных сапогах, сидевшей в одиночестве в самом конце стойки бара. Казалось, здесь ей совсем не место, тем не менее она удивительно хорошо смотрелась возле стойки.

— Угу, благодарю. — Она рассматривала гирьки для взвешивания в виде стеклянных рыб. Обернутые в рыбацкие сети, они висели над головой бармена. Женщина с таким рассеянно-отсутствующим видом разглядывала мерцающий стеклянный разновес, что Джейкоб понял — она уже набралась как следует.

— Спасибо. — Обернувшись, она уставилась прямо на него. Ее фиалковые глаза были словно застланы туманом от выпитого виски.

— Как можно встречаться с кем попало пять лет, если он вовсе не знает вас? — спросила она Джейкоба. — Может ли быть такое?

— Все может быть, — ответил Джейкоб.

— Бар скоро закрывается. Выпьете на дорожку, красавица? — тихо сказал бармен. — Уже два часа. Последний заказ, джентльмены, — крикнул он двум старикам, сидевшим в дальнем углу бара. Те молча кивнули и осушили до дна кружки с пивом.

Женщина одним глотком выпила то, что оставалось на дне бокала, и подала знак наполнить его снова. Бармен поморщился, но все же налил.

— Как вы доберетесь туда, куда вам надо добраться?

Женщина выпрямилась и с возмущенным видом отбросила прядь волос с лица.

— На что вы намекаете? Будьте спокойны, до дома доеду.

— Мне кажется, вам не стоит садиться за руль в таком виде. Когда вы зашли, вы уже были хороши. А тут вы выпили еще три порции виски. Давайте я вызову такси.

— Вот кто довезет меня до дома. — Она кивнула в сторону Джейкоба, едва не свалившись со стула. Но тут самоуверенность ей изменила. Губы задрожали, рот перекосила жалкая улыбка.

— Вы не против?

Джейкоб растерялся. Обычно он уклонялся от лишних контактов с людьми, но сегодня он чувствовал себя не в своей тарелке.

— Ну что ж, составлю вам компанию, если вы того хотите.

— Вот и отлично, — с облегчением вздохнул бармен.

Тридцатифутовая яхта Санни под названием «Дикая Роза», словно щенок при виде хозяйки, радостно запрыгала на волнах возле причала в Йерба-Буэна-Яхт-Харбор. Сама Санни тоже относилась к яхте скорее как к живому существу, а не как к средству передвижения. При каждой их встрече «Роза» вела себя по-особенному. Она требовала к себе внимания и ласки. Яхта издавала множество звуков, как будто разговаривала со своей хозяйкой. Когда Санни плавала на ней, ей не было одиноко. Хотя плавала она почти всегда в одиночестве.

Санни легко перескочила с пирса на борт яхты, но ее спутник, которого звали Алекс Петри, насторожившись, задержался на берегу.

— Так это твоя лодка? — спросил он. — И долго ты плаваешь на ней?

— Давно, с самой юности. — Санни быстро вытерла тряпкой сиденья.

— Это родители научили тебя?

Санни вдохнула знакомый запах дизельного топлива и соленого воздуха, и в памяти невольно возник тот незабываемый день, день ее рождения, когда она впервые увидела «Дикую Розу». Ей тогда исполнилось шестнадцать лет, и она уже два года жила в семье Лафоржей. Глория Лафорж была очень ласкова и добра к ней, но все равно чувствовалось, что она никогда не сможет относиться к Санни как к родной дочери. Изабель стала любимицей Глории, смыслом ее жизни. Депрессивное состояние Изабель, ее рассеянный склероз целиком поглощали любовь Глории, не оставляя в ее сердце места для любви к другому ребенку. Деннис же, напротив, казался более открытым и относился к Санни так, как никто раньше не относился к ней, включая даже ее собственную мать. Однако Деннис был почти все время занят. Работа, разъезды, деловые встречи, заседания комитета по благотворительности — он пахал за троих.