Я помолчал, а потом выпалил то, что мне так хотелось ейсказать:

— Я вам солгал. Я не могу купить это поместье, потому что уменя нет таких денег. Но если бы мог, я бы его купил. Я хочу его купить. Можетесмеяться надо мной сколько угодно, но теперь я вам сказал все как есть.

— Но не кажется ли вам, что оно в таком жалком состоянии…

— Конечно, — перебил ее я, — я и не говорю, что оно мненравится в теперешнем его виде. Но я бы немедленно снес этот уродливый имрачный дом. Само же поместье вовсе не кажется мне уродливым и мрачным. Онопрекрасно. Взгляните сюда. А потом сделайте несколько шагов и посмотрите впросвет между деревьями на эти холмы и поля. Видите? Прорубить здесь аллею… Аесли посмотреть отсюда…

Я взял ее за руку и повернул на девяносто градусов.Вероятно, это было с моей стороны непозволительной фамильярностью, но она,по-моему, этого не заметила! Во всяком случае, я вел себя очень сдержанно. Мнепросто хотелось показать ей то, что сумел увидеть сам.

— Отсюда, — пояснил я, — начинается спуск к морю и скалам.Между нами и морем лежит городок, но его отсюда не видно, потому что онзагорожен вереницей холмов. А если вы повернетесь еще на девяносто градусов, тоувидите заросшую лесом долину. Не кажется ли вам, что если вырубить частьдеревьев и проложить аллеи, если расчистить пространство вокруг дома, то онбудет великолепно смотреться? Только строить его нужно не на месте старого, анемного правее — в ярдах пятидесяти — ста. А дом был бы чудесным. Его быпостроил гениальный архитектор.

— А среди ваших знакомых есть гениальные архитекторы? — В ееголосе слышалось сомнение.

— Один точно есть, — ответил я и тут же принялсярассказывать ей про Сэнтоникса.

Мы сидели рядышком на поваленном дереве, а я все рассказывали рассказывал этой тоненькой, стройной девушке, которую видел впервые в жизни,о своей мечте. Со всей пылкостью, на какую только был способен.

— Этого никогда не будет, — сказал я, — я понимаю. Не можетбыть. Но вы только представьте, что здесь можно сделать. Мы бы вырубили частьдеревьев, и стало бы больше света и пространства, и мы бы посадили цветы,рододендроны[5] и азалии[6], а потом сюда приехал бы мой друг Сэнтоникс. Он всевремя кашляет, потому что погибает не то от чахотки, не то от чего-то еще, ноон бы успел построить нам дом. Он бы сумел построить самый замечательный дом насвете. Вы даже не представляете себе, какие он строит дома. Он строит их оченьбогатым людям, но не всем, а только тем, кто хочет иметь что-то стоящее. Не втом смысле, что очень шикарное и удобное. А то, что можно назвать заветноймечтой. Он строит для тех, кто жаждет осуществить эту мечту.

— Мне бы тоже хотелось иметь такой дом, — сказала Элли. — Вызаставили меня увидеть его, почувствовать… Да, жить в нем было бы чудесно. Этодействительно было бы похоже на сбывшуюся мечту. Здесь можно было бычувствовать себя свободной, не связанной по рукам и ногам людьми, которыезаставляют тебя делать то, чего ты не хочешь. И не позволяют делать то, чеготебе хочется. О, как мне надоела моя жизнь и люди, которые меня окружают!Все-все надоело!

Вот как все у нас с Элли началось. Я был одержим своеймечтой, а Элли — мечтой о свободе. Мы замолчали и посмотрели друг на друга.

— Как вас зовут? — спросила Элли.

— Майк Роджерс, — ответил я. — То есть Майкл Роджерс. А вас?

— Фенелла. — И не сразу, но добавила:

— Фенелла Гудмен. — И с тревогой взглянула на меня.

Больше не было сказано ни слова, но мы продолжали смотретьдруг на друга. Нам обоим хотелось встретиться вновь, но в ту минуту мы незнали, как это сделать.

Вот как все у нас с Элли началось. По правде сказать, нашиотношения развивались не очень быстро, ибо у каждого из нас были свои секреты,которыми мы вовсе не спешили поделиться друг с другом. Нам не хотелосьрассказывать о себе все до конца, как полагалось бы, а поэтому мы довольночасто натыкались на какой-то невидимый барьер. Мы не отваживались, например,спросить: «Когда мы встретимся в следующий раз? Где я вас увижу? Где выживете?» Потому что если задаешь такие вопросы, то и тебе могут их задать.

Когда Фенелла называла свое имя, на лице у нее была такаятревога, что я даже подумал, что она меня обманывает. Что ее зовут по-другому.Разумеется, я тут же отогнал свои сомнения прочь. Сам-то я тут же выложил ейсвое настоящее имя.

В тот день мы никак не могли найти повод, чтобы расстаться,а потому испытывали все растущую неловкость. Похолодало, и нам хотелосьпокинуть «Тауэрс» — но что потом? Довольно неуклюже я спросил:

— Вы живете где-то поблизости?

Она ответила, что живет в Маркет-Чэдуэлле. Это был маленькийгородок неподалеку. В нем была довольно приличная гостиница. Скорее всего, онаостановилась там, решил я. Она, в свою очередь, с такой же неловкостью спросилау меня:

— А вы живете здесь?

— Нет, — ответил я. — Не здесь. Я приехал сюда только наодин день.

Опять воцарилось довольно гнетущее молчание. Подул ветерок.Она дрожала от холода.

— Пойдемте, — предложил я. — От ходьбы нам станет теплее. Увас есть машина, или вы пользуетесь автобусом и поездом?

Она сказала, что оставила машину внизу.

— Ничего, обойдусь без нее, — добавила она. Она вроденемного нервничала. Я подумал, что ей хочется избавиться от меня, только она незнает, как это сделать. И потому сказал:

— Дойдем вместе до деревни, согласны? Она бросила на меняблагодарный взгляд. Мы медленно стали спускаться по петляющей дороге, печальноизвестной столькими несчастными случаями. Когда мы очутились в том месте, гденачинался крутой поворот, из тени, падающей от елей, вдруг кто-то вышел. Этопроизошло так неожиданно, что Элли испуганно ахнула. Оказалось, это стараямиссис Ли, с которой я три недели назад разговаривал. Сегодня она выглядела ещеболее безумной — растрепанные черные волосы развевались по ветру, а на плечахбыла алого цвета накидка. Властная осанка делала ее выше ростом.

— А вы здесь откуда, голубчики мои? — спросила она. — Какимветром вас занесло на Цыганское подворье?

— Разве мы вторглись в чужие владения? — спросила Элли.