Несколько минут Алексей мурлыкал о каких-то пустяках, пока она, не в силах прийти в себя, могла лишь улыбаться в ответ. И вдруг он спросил, есть ли у них дети.

— Oui[4],— прошептала Сирения и собиралась было рассказать о Чиките, но царевич прервал ее.

— Ни слова больше! Позвольте мне угадать, — сказал он и будто бы пришел в величайшее сосредоточение. — Кажется, это девочка? — Она удивленно кивнула. — Прекрасная девочка, ей два года два месяца одна неделя и один день от роду, и она очень, очень маленькая? — Сирения нервно рассмеялась и спросила, как он с такой точностью определил возраст Чикиты. — Все русские немного волшебники, сеньора, — отвечал князь и повел рассказ о ясновидческом даре своей прабабки Екатерины Великой, которая подчас вгоняла в краску придворных дам, во всеуслышание угадывая, что каждой снилось накануне.

Музыка умолкла. Князь подвел Сирению к мужу, отдал честь и более не взглянул на них во весь вечер. Когда Кандела поинтересовалась, о чем кузина говорила с царевичем, Сирения солгала: «О сибирских снегах и медведях». Кандела надеялась на более романтичные темы и осталась разочарована.

После полуночи Сенда собрались уходить. Секретарь губернатора преградил им путь и сказал, что завтра великий князь совершит загородную прогулку. Для пущей приятности бригадир Андриани решил пригласить несколько супружеских пар из высшего общества Матансаса. Не соблаговолят ли доктор Сенда с супругой, столь безупречно владеющие французским, присоединиться?

Участники прогулки собрались на Гербовой площади, у мраморной статуи Фердинанда VII, и ровно в девять утра бригадир Андриани дал знак к началу. Вереница экипажей, первый из которых был отделан серебром и мог похвастаться винно-красными бархатными сиденьями; на них восседали великий князь и губернатор, двинулась к Ла-Кумбре, горе в трех милях от города. С ее вершины гости могли полюбоваться главной гордостью Матансаса: долиной Юмури. Сирения втайне надеялась хоть одним глазком глянуть на секретаря-карлика, но напрасно — он так и не появился.

Их сопровождал кавалерийский отряд. «Во избежание неприятных сюрпризов», — пояснил Андриани.

— Из чего я заключаю: первое впечатление обманчиво, и на Кубе все-таки идет война, — иронично заметил Алексей Романов.

— Это ненадолго, — отвечал губернатор и предположил, что повстанцы продержатся еще пару месяцев, не больше.

По бульвару Санта-Кристина кавалькада въехала в квартал Версаль, самый модный и богатый в Матансасе. Оценив сосновые аллеи, здание казарм, лечебницу «Ла-Космополита» и элегантные усадьбы знатнейших семейств города, гости и сопровождающие начали подъем на гору Ла-Кумбре. Сначала они добрались до Нижней вершины, а оттуда направились к поместью Маи на Верхней вершине. Последняя часть пути пролегала по неровной каменистой дороге, и им пришлось вытерпеть немалую тряску, чтобы попасть на смотровую площадку.

Высыпав из экипажей, они обнаружили, что их обогнали. На валуне сидел и сосредоточенно обозревал долину низкорослый кабальеро. «Вот он, карлик», — сказала себе Сирения, жадно рассматривая его. Лоб покрывала тонкая сетка морщин, бесцветные волосы спадали до плеч, а элегантный сюртук не мог скрыть горба.

— Видимо, дражайший Аркадий Аркадьевич поднялся спозаранку, чтобы в одиночестве наблюдать здесь рассвет, — сказал великий князь и тут же представил всем своего бывшего наставника. По сердечным похвалам собравшиеся поняли, что князь испытывает огромное восхищение перед Драгулеску. — Это самый мудрый человек из всех, кого я знаю, — с жаром заверил он.

Сирения подумала, что карлик, может, и светило, но манеры его оставляют желать лучшего: он лишь неохотно привстал и холодно поприветствовал прибывших легким поклоном. Потом снова уселся на камень, нацепил монокль и перестал обращать внимание на все, кроме великолепного пейзажа.

Стояло ясное утро, и с высоты прекрасно просматривалась вся роскошная долина. Она походила на естественный амфитеатр, а разнообразие зеленого привело русских в восторг. Четвертый цвет спектра переливался неожиданными оттенками: поля сахарного тростника, кукурузы, маниока и батата, кофейные плантации и банановые рощи играли нежными, сверкающими, глубокими и темными мазками зелени, явственно отличаясь друг от друга, луга, леса и верхушки королевских пальм вносили свой вклад в это разнообразие. Там и сям виднелись участки свежевспаханной земли, плуги, хижины, конюшни, коровы, пруды, мужчины, скачущие верхом или мотыжащие поле, женщины, занятые стиркой или уборкой дворов, рабы, рубящие тростник и укладывающие его в тюки, повозки, волы, сахарные заводики, множество дорог и петляющих тропок, а также выжженные и вырубленные пустыри.

— Вон то ущелье известно как Теснина. — Секретарь губернатора показал на прорезавшую скалы щель, по которой струились искристые воды реки Юмури. — Там, в пещере Святого, по вечерам, бывало, являлся образ Богоматери.

Мэр перебил, напомнив, что ущелье в окружающих долину холмах десять лет назад стало местом невиданного подвига.

— Один американский канатоходец по имени мистер Делэйв протянул поверх Теснины веревку и перешел по ней пропасть. Мы так и не поняли — храбрец он или идиот.

Секретарь губернатора, страшно недовольный вмешательством, продолжил географические пояснения:

— Вершина на западе, Пуп Матансаса, служит ориентиром судам, заходящим в бухту. Похожа на спящую женщину, не правда ли? — Русские из вежливости кивнули, не находя никакого сходства. — Легенда гласит, что среди индейцев этой долины была девица, сводившая мужчин с ума красотой и кокетством. Никто больше не желал ловить рыбу, охотиться или сажать маниок: все только и делали, что волочились за любвеобильной Байгуаной, которая никому не отказывала во взаимности, покуда вождю не надоело это безобразие и он не принес индианочке в подарок волшебную рыбу. Когда она отведала рыбы, ее одолел сон, и она прилегла перед своей хижиной. А наутро превратилась в ту гору, что вы сейчас видите.

Повисло молчание, и все взоры обратились к Алексею: каково его мнение о долине? Молодой князь пребывал в совершенном упоении и лишь несколько минут спустя высказался:

— Не хватает разве что Адама с Евой в этом раю! — воскликнул он наконец, и все рассмеялись и захлопали такому остроумному замечанию.

Полчаса они оставались на смотровой площадке и оживленно беседовали, а когда великий князь обронил, что ему будет не под силу описать отцу всю красоту этого места, Игнасио Сенда торжественно протянул ему свернутый картонный лист.

— Скромный сувенир от нас с супругой.

Это была гравюра, подробно изображавшая долину Юмури. Алексей пообещал повесить ее у себя в покоях и всегда помнить чудесную экскурсию.

До сих пор великодушное солнце начало нещадно палить, русские обливались потом, и губернатор счел за лучшее отправиться к трехэтажному особняку дона сеньора Мануэля Маи, чтобы отобедать. Все его поддержали.

Сирения заметила, как царевич отходит к скале, на которой все еще сидел его безразличный наставник, и что-то ему шепчет. Может, выговаривает за неучтивость? Драгулеску и