– А теперь разворачивайся и иди, понял? Ау. Я кому сказал?

Парень врос в землю и не двигался.

– Дайте с ней попрощаюсь, – процедил он наконец.

– Это зачем это?

Максим молчал.

– Любишь, что ль? Ну? Язык проглотил?

– Да, – чуть слышно буркнул парень. – Думаю, что люблю.

– Вот оно чего.

Вдруг Кузьме стало снова смешно, и он засмеялся.

– Ну, любовь зла. Будешь ждать, – объявил он и мягко похлопал парня по плечу. Тот сорвал его руку. Кузьма ответил молниеносным ударом левой, более слабой руки под дых. У парня был неплохой пресс, но мощь свинцового кулака легко пробила его, и Максим присел на колено, хватая ртом воздух.

– Покашляй, покашляй, – спокойно сказал Кузьма, глядя сверху вниз.

Он развернулся и спокойно, не торопясь, пошёл в дом. Решил, что если парень побежит за ним, то убьёт его не из пистолета, а ножом. Однако Максим поднялся, глянул на деда, тот покачал головой, и тогда парень побрёл к машине, оставив мешок на траве.

Потом Кузьма с Петровичем пили кофе вдвоём в тишине. Полина не вышла, несмотря на уговоры.

– Поплачет и успокоится, – беспечно отмахнулся Кузьма. – Что я, не знаю, что ли? Это сейчас обидно, а через месяц забудет, как звали. Понимаешь, дед, я насмотрелся, наслушался, хватит с меня. Я только для этого и приехал. Сделать одну вещь нормально – воспитание. И вообще. Ты вот смотришь, а сам скажи – если бы Гальку стал домогаться такой вот типчик, когда ей было годков тринадцать или четырнадцать, ты бы чего? Сидел на печке и в носу ковырял, а?.. Ну чего ты молчишь? Если бы трахал дочку твою?..

– Угомонись ты! Перестань про это говорить, – разозлился дед. – Я, по-твоему, слепой? Я следил, чтобы всё нормально у них было. Да и Полина не такая, спасибо матери её скажи.

– Ладно, верю. А, то есть мне спасибо не надо?

– А где ты был? – искренне удивился Петрович. – В самые трудные годы свалил. Нет уж, папашка, извини, но пока тут заслуги твоей мало.

– Ну ничего, подрастёт, выдам замуж. Держать не буду. Но я и правда хотел, чтобы как лучше. Веришь ты мне, Борька?

Он потрепал пса за ухом, и тот радостно гавкнул.

– Уберёшь ты его из дома, наконец?

– Да, пора бы и сторожить начинать, Борька. Порадовались мы с тобой встрече. И ладно.

Кузьма вышел во двор и определил Борьку в потемневшую от времени конуру.

– Срублю тебе новую, – пообещал он и занялся этим в тот же день, как немного отоспался.

Пару дней у Кузьмы заняло сооружение нового дома для пса. Это уже была не вполне конура: высотой в пол-этажа, просторная, имеющая два больших окна, она смотрелась как маленькая веранда, внутрь он навалил свежей соломы, тщательно заткнул все щели ватой и проконопатил крышу. Потом взялся за крышу основного дома и неделю возился с ней. Попутно он соорудил себе гамак в саду, а возле – небольшой кофейный столик. Подле ложился Борька, и Кузьма рассказывал ему анекдоты и нестрашные истории про свои военные приключения, после чего сладко засыпал на свежем воздухе.

Всё это время Полина не разговаривала с отцом, и он легко оставил попытки с ней подружиться. Раз, другой принёс новые подарки: платье, конфеты, которые она любила в детстве, – но ничего не помогло. Тогда Кузьма подумал, что время ещё есть, ведь чувствовал себя он прекрасно, никаких признаков скорой смерти. Значит, и с дочерью ещё успеет наладиться.

Через пару недель ветерану наскучили строительные заботы. Он взялся за сооружение новой бани, более приличного забора, планировал заняться и внутренним убранством дома, половина которого никем не использовалась, но уже к концу второй недели странное чувство посетило его. Это была не лень, но ощущение незначительности всего происходящего. Единственное по-настоящему важное дело в жизни осталось позади, и Кузьма не знал, к чему себя приладить.

Глава четвертая

Однажды, отправившись с Борькой на прогулку вдоль берега, он наткнулся на мужчину, который с первого взгляда показался знакомым. Кузьма присмотрелся, но, хоть и имел хорошую память на лица, не смог его вспомнить. Борька тоже заинтересовался незнакомцем и весело побежал его обнюхивать. Мужичок был маленький, с по-мальчишечьи узкими плечами, однако было заметно, что мускулатура у него хорошо развита и, несмотря на обросшее, потёртое лицо, выглядел он не старым и ещё крепким.

– Ох, ты ж старый пердунишка, – сказал Кузьма, оттаскивая пса, – уже бы тебе на покой пора, а ты всё скачешь, как лось.

– Добрый пёс, – заметил мужичок.

– Да уж. Хороший, главное, верный.

– Это точно. Верность – главное, – признал незнакомец и повернулся к морю. Оно билось об острые камни, но сильно не доставало до того валуна, на котором восседал мужчина.

– Смотри, не засидись – смоет вечером, – посоветовал Кузьма.

– Да, я знаю.

– Знаешь? А сам откуда? Что-то я не видал тебя раньше.

– С Джанхота.

– Ого, – Кузьма уважительно присвистнул. – Далече. Куришь? Однако забрался ты.

Мужчины закурили.

– Не думал. Сел и поехал, – сказал мужичок.

– На чём?

– Да вон на нём, – он, не оборачиваясь, махнул рукой в сторону, и Кузьма увидел под изумрудной ветвью пихты велосипед.

– А-а. Серьёзно. Сорок кэмэ промотал, друг?

Незнакомец усмехнулся и повернулся к Кузьме, чтобы осмотреть его с головы до ног.

– С какого батальона? – спросил он, превращая усмешку в улыбку.

– Смерч, а сам?

– А я в одесской милиции работал. С добровольцами оказался, когда началось. Не приписанный ни к кому.

– А что же в нашем Джанхоте забыл? – удивился Кузьма.

– Сам как думаешь? – снова отвернувшись к морю, сказал мужичок. – Ранили. Теперь голова всегда болит. Списан по негодности, уехал к сестре – она тамошняя, с мужем.

– Понятно. Кузьма.

– Павел.

Они пожали друг другу руки. Снова говорило лишь море, мужчины некоторое время нащупывали тему для беседы.

– А ты чего со Смерча уехал? Твои там вроде были в почёте.

– У кого?

– У всех. Народ особо не грабили, воевали, вокзал брали… Слышал, у вас такой командир был, что всех в узде держал, даже когда другие беспределили.

– Был-был. Царствие ему, блин, небесное. Пока не сплыл, – Кузьма сплюнул. Он не хотел вспоминать свою историю. – Всех этот чёртов вокзал забрал, – Кузьма выбросил одну сигарету и тут же запустил в рот следующую. – Почти всех, – добавил он.

– Да, мясорубка там была.

– А то. Мы первые были. Но взяли же. Не с первого раза, но взяли. А потом удержали…