– Сколько вас вышло?

– Мало.

Кузьма открыл было рот, чтобы сказать ещё, но толпа людей, погибших в упорных боях, то утихавших, то разгоравшихся, встала перед его глазами, и он подавился чёрным комком обиды.

– Думаешь об этом?

– Нет.

– Не о них. А о том, почему сам не?

– Может, и думаю, не знаю.

– Все думают, – уверенно сказал Павел. Помолчав, добавил: – Хороший пёс. У нас тоже был в участке пёс. Меня больше всех любил. Жаль, не смог забрать с собой.

– А что с ним?

– Да хрен его теперь знает. Писем не пишет.

Теперь Кузьма понял, что мужичок показался ему знакомым, потому что у всех прошедших эту войну был общий отпечаток стыда, разочарования и гнева. Особенно гнева – на огромный безмолвный народ, который они пошли защищать на самую передовую.

– Выпьем? – предложил Кузьма.

– Пошли, – мрачно, будто с роком, согласился Павел.

Они отправились в дом Кузьмы, закрылись в одной из комнат, которая уже несколько лет была никому не нужна, и принялись пить и разговаривать. За этим пролетело дня три. Петрович иногда стучал и проверял, жив ли хозяин с гостем, но всякий раз находил мужчин угрюмыми, раздражёнными и напряженно продолжающими напиваться. Либо спящими.

На четвёртый день Павел вдруг встал и уехал в свой посёлок. Но уже в конце недели он вернулся не один, а с ещё двумя ветеранами. Трое мужчин были примерно одного возраста, один младше. Провели они на войне почти одинаковое время: Кузьма и Павел – по четыре года, Егор и Никита – по три с половиной. Когда через ещё пару дней к ним присоединился пятый, то хозяин сказал, что комната тесновата для такой большой компании и что он беспокоится за дочь, и поэтому всей толпой они отправились искать новое место, и, как ни странно, быстро нашли. Оказалось, что стоявший к северу от Края пункт сбора рыбаков забросили, пока шла война. Пятеро ветеранов быстро обжили ветхий бревенчатый домик.

Они стали собираться несколько раз в неделю, редко сговариваясь о времени. Обычно первым приходил Кузьма, поскольку жил ближе всех. Он мог прийти сразу после обеда и, посадив Борьку сторожить, усесться за огромным обеденным столом в ожидании остальных. Следом, как правило, на дребезжащем велосипеде приезжал бывший милиционер Павел, а за ним и остальные. Часам к семи, когда море багровело, серело или золотилось под очередным закатом, все бывали в сборе.

У посиделок не было темы или повода. Мужчины не пытались себя развлечь. Иногда они могли просто усесться за стол и ждать, пока стемнеет. Потом, когда ложилась тьма, им волей-неволей приходилось общаться, чтобы, по крайней мере, зажечь керосинку. Но когда скупой свет орошал лица, молчание возвращалось. Иногда Егор приносил гитару и бренчал, иногда Павел являлся с нардами и играл с кем-нибудь. Но всё это было лишь способом чуть отвлечься от любимого совместного безмолвия.

– Я представлял приезд с войны сюда не так, – признался однажды Павел, когда в очередной раз стемнело и только лампа грела их лица. Все посмотрели на него с удивлением, хотя каждый думал примерно о том же.

– Я тоже! – воскликнул Егор.

– И я, – сказал Никита.

– И я, – подхватил пятый, которого звали Пётр.

– А ты, Кузьма?

– Ничего. А что вы себе представляли?

– Мне казалось, – начал медленно говорить Павел, – что это будет похоже на то, как возвращались деды с Великой Отечественной. Вроде как с той же заразой дрались и пришли победителями.

– Но мы-то не победили ещё, – заметил Кузьма.

– В том-то и дело. Но и не проиграли. Не им нас судить, но почему они нас не встречают так же, как тех? Вот ты, Кузьма, разве бы не хотел, чтобы дочь бросилась на шею, цветы подарила, поцеловала?

– Не знаю, не думал об этом.

– Это потому что время другое, – заметил Егор, сидевший в дальнем от лампы углу, где его покрытого шрамами лица не было видно.

– А в чём разница?

– Да как же, Паш. Всё другое: и мы, и люди в тылу.

– А враг тот же, – вставил Никита.

Снова помолчали, Егор в своём тёмном углу разлил по стаканам водку. Выпили, закурили.

– На самом деле им просто не говорят о враге, вот и всё, – с горечью продолжил Павел. – Ведь мы все это знаем. Было нужно – все помнили. А потом по телеку бросили говорить – и нас там как бы больше и нет! Хотя вы за них же туда и поехали! Вам разве не обидно? Мне за вас обидно больше, чем вам самим! Я-то тамошний, ко мне поневоле война пришла. Но вы-то выбрали. Вам честь за это надо отдать.

– Угомонись, Паш. Расчёт получили и свободны, – сказал Никита. Он был молодой, поэтому даже сейчас смог посмеяться.

– А, вот ты как поёшь?! Так ты наёмник? – Кузьма не на шутку разозлился.

– А ты, стало быть, нет? Деньги не получал?

– Получал! Но я туда не за деньги пошёл.

Никита пожал плечами. Ему было двадцать четыре, без детей и жены. Если бы не оторванная во время осады рука, воевал бы до сих пор. Он поглядел на свой новенький протез и сказал:

– Видишь, Кузьма, за что я пошёл? Десять тысяч долларов. Думаешь, у меня такие деньги были когда-то? Я даже и сосчитать бы столько не смог. В рублях, – уточнил он, улыбаясь. – А теперь могу себе позволить такую штуку, и не одну! У дедов-то, поди, не было. Ну, кроме отца Михалкова, наверное.

Но никто не понял шутки, и молчание, сделавшееся мрачным, затянулось.

– Скучно с вами, – вдруг сообщил Кузьма, поднимаясь после очередной рюмки. – Хочу развлечься.

– Ну развлекайся, никто не запрещает, – заметил Никита.

Кузьма вышел и отправился к машине. Он ещё сам не понял, что собирается сделать. Открыв багажник, нашёл канистру с бензином и отправился к морю. Здесь он облил несколько рыбацких лодок и поджёг. Огонь занялся не сразу, он заставлял пламя разгореться. Но наконец сырое дерево вспыхнуло и очень быстро выгорело. Борька испуганно жался за ногой хозяина.

– Ты уж разбушевался тут, да? – спросил подошедший Павел.

– Не. Хотелось что-то сделать.

– Ну и как, веселее стало?

– Немного.

На самом деле Кузьма почувствовал себя гораздо лучше.

– Так дело не пойдёт, – сказал он, – сидим там как старые пердуны. Молчим.

– И?

– Да надо что-то делать!

– Зачем? – пытался понять Павел.

– Я вот умираю от скуки!

– Так иди работай.

– Да к чёрту работу! У меня есть пока деньги. Вот сеять начнут – успею наработаться. Мне ещё хозяйство поднимать. А пока хочу что-то полезное и весёлое сделать!

– Ну тогда веселись, кто не даёт.