Второе — «Размышление» Жюля Массне. Это совершенно другое произведение. Это отрывок из оперы «Таис». Инструментальная интерлюдия, написанная для скрипки с оркестром, которая исполняется между вступительными сценами второго акта. Таис была куртизанкой при дворе Александра Великого, но оставила свою распутную жизнь и посвятила себя Богу. В тот момент, когда Таис раздумывает над своим решением, и исполняется «Размышление». Оно начинается с арпеджио в ре мажоре, тональности надежды, его играет арфа со своим фантастическим тембром. Два арпеджио начинают сцену, а затем вступает скрипка с протяжным фа-диез — нота тянется, пока вспыхивает и гаснет арпеджио. Эта вещь куда мрачнее, чем волшебство Крейслера, она обращается к другим сторонам души. «Размышление» — один из самых красивых отрывков в скрипичном репертуаре, и его очень часто играют на бис. Я была слишком юной, чтобы оценить всю его глубину, но даже тогда эта история тронула меня до слез. Здесь музыкант не разливает музыку вокруг себя, он втягивает слушателя в море своих эмоций и заполняет ими сердца. Именно сердце, а не память нужны исполнителю, чтобы извлечь поэзию, заключенную в музыке. Если тебе удалось это, все остальное приложится. Когда я исполняла «Размышление», о котором столько слышала и который репетировала так часто, когда я вытягивала первые длинные ноты, я чувствовала, как весь мир вокруг меня тает. Больше не было ни барьеров, ни границ, только музыка, растущая в моей душе и зовущая в свое море всех остальных.

Я опустила смычок. Я видела, что произвела фурор. Все, что я успела узнать и к чему стремилась, — выпорхнуло из меня в тот вечер и воплотилось в моих слушателях. Я прижимала к себе скрипку и чувствовала, что мы справились, сделали именно то, что должны были, для чего родились на свет. Мой путь был проложен — не только моими родителями, не только учителями, но и струнами этой скрипки. Я никогда больше не задавалась вопросом, кем я стану. Моя скрипка ответила на этот вопрос за меня. Я знала, кем стану, знала это и моя скрипка. Уже через два года я буду первоклассным скрипачом с мировой известностью. И это не было бременем или чьим-то требованием. Это была жизнь. Моя жизнь.

Мне было восемь с половиной лет.

«Каково это — быть вундеркиндом?»

Кому-то из нас восемь лет, кому-то пять, кому-то семь. Мы всегда на шаг впереди, вне всяких сомнений. Мы вундеркинды. Мы ничего не можем с этим поделать. Такова наша природа. Мы об этом не просили, и нас этому не учили. У нас нет амбиций — пока нет. Мы вундеркинды. Кукушата в чужом гнезде. Чудики. Потом мы приходим в музыкальную школу или взрослый колледж, и сталкиваемся там с другими, такими же как мы, детьми, которым пришлось испытать то же самое — хотя вряд ли нас будет много. Но до тех пор мы одиноки. Неважно, насколько нас любят наши родители или насколько внимательны к нам учителя. Мы всегда одиноки. Мы не такие, как все. Да, мы можем, как остальные дети, кататься на велосипедах, играть, смотреть телевизор, нырять в бассейн, но в то же время у нас есть способности, которых нет у других. Может, со временем наш талант угаснет, а может, разгорится ярким пламенем, и окажется, что мы лучшие дети музыки со времен… бог знает кого. Мы — одаренные, и пусть мы не сразу это осознаем, времени у нас предостаточно.

Каково это — быть вундеркиндом? Наши фотографии — повсюду. Я смотрю на фото Руджеро Риччи, семилетнего вундеркинда. Да, вот и он — стоит в какой-то непонятной накидке, подстриженный под пажа, сжимает в руках скрипку размером с него самого. Я думаю о своих собственных фотографиях — на мне мое лучшее платье, и скрипка выглядит просто огромной в моих маленьких детских ручках. На этих снимках запечатлено все — надежды, ожидания, видно всю пропасть времени, лежащую перед нами. На фотографии не просто ребенок. На ней — надежды. И это фото — только начало. Ты — вундеркинд. Ты мог бы жить своими интересами (мама не верила в мои способности, пока мой учитель ее не убедил), можешь обзавестись плохими привычками, играть посредственно, стать обычным невоспитанным ребенком, но тебе никогда этого не позволят. Тебя готовят к сцене, готовят выставлять напоказ. Тебя будут учить, обтачивать, доводить до совершенства, и снова и снова выталкивать на сцену. Ну, может, не выталкивать. Чаще всего ты будешь выходить туда по собственной воле, но все же будешь. От тебя этого ждут — и ты это сделаешь. Ты — вундеркинд, и взрослый мир жаждет тебя увидеть.

Каково это — быть вундеркиндом? Поначалу тебе всегда неловко из-за собственных способностей. Для тебя они естественны, хотя ты и понимаешь, что на самом деле это не так. Это довольно странное чувство — ты кажешься себе вполне обычным, но в то же время понимаешь, насколько это далеко от истины. И этот разрыв нужно как-то преодолеть, хотя бы мысленно. Люди смотрят на тебя, но не видят в тебе обычного ребенка, они видят одаренность. И ты постепенно начинаешь это понимать. А потом ты разделяешься надвое. Со мной именно это и произошло. Нет, у меня не было раздвоения личности, скорее, я просто создала для себя некий отдельный сценический образ — образ вундеркинда. Обычного ребенка я приберегла для нормальной жизни. Моя семья не имела ничего общего с миром музыки. Между двумя моими мирами выросла стена. Можно было попытаться преодолеть ее, не выставляя напоказ свою одаренность. Но сразу же возникал вопрос: а кто я тогда, если не вундеркинд? В нашей школе создали специальные группы, где можно было говорить о своих чувствах и делать друг другу комплименты в духе: «Мне нравится в тебе это и это, потому что…» И каждую неделю, без исключений, кто-нибудь говорил:

— Ну, мне нравится Мин, потому что она классно играет на скрипке.

И я каждый раз думала — ну разве это показатель? Может, люди просто не могут меня как следует рассмотреть? Быть интровертом — значит обзавестись щитом, таким же, каким стал для меня инструмент, превративший меня в вундеркинда: моя скрипка.

Каково это — быть вундеркиндом? Да, у меня получалось делать то, чего не умели другие, — но вместе с этим чувством пришла ответственность. Чем лучше ты становишься — тем больше выставляешь напоказ свою необычность. Ответственность пускает корни, зацветает, и ты чувствуешь себя в ответе перед всеми — перед родителями, учителями, даже перед временем и деньгами, которые в тебя вкладывают. Это я не говорю о денежных перспективах в будущем. Большие надежды, вот уж точно. На твои плечи ложится бремя, и повинна в этом твоя скрипка. Но именно она помогает его вынести.

Когда я писала эти строки, я вспомнила об одном интервью, которое дала перед концертом в Испании. Статья сейчас передо мной. Журналист спрашивает: «Каково это — быть вундеркиндом?» И пишет затем: «Мин посмотрела на меня с недоумением, она явно не знала этого слова». Но я прекрасно помню, что подумала в тот момент: «Нет, нет, нет. Вы меня не поняли. Я посмотрела на вас с недоумением, потому что не представляю, как отвечать на такой вопрос». Этот вопрос приводит в ужас, бездна мыслей и сомнений разверзается под ногами.

Именно поэтому я тогда ничего не ответила. А кто-то внезапно сказал:

— Самое удивительное в Мин — это то, какая она обыкновенная.

Разве я — обыкновенная?

Думаю, нет. Я никогда не была обыкновенной, но очень старалась. Я не хотела быть одаренным ребенком и носить на себе это клеймо. Я чувствовала себя так, словно прилетела с другой планеты. Даже глядя в зеркало, я казалась самой себе инопланетянкой — прибавьте к этому мои азиатские черты лица. Поэтому я изо всех сил старалась смешаться с толпой, слиться с миром и не высовываться. Быть Мин и в то же время не быть.