Она хорошо рыдает.

За это мы ее и любим. Но кроме нее у Германа-сына — социальная метафора, абсолютно справедливая для России, плюс пластическая культура, от которой мы почти отвыкли. Я в Венеции как член жюри по 6 часов в день при температуре моря 26 градусов, а воздуха — 32, смотрел чудовищно плохие картины. Большинство из которых, кстати, принадлежали к авторскому кино. В них не было смыслов. Я в итоге громко взвыл после четвертого просмотра. Это было неприлично, и Вендерс[26] на меня зашикал. Но потом взвыл и он. И теперь зашикал уже я — раньше надо было выть. Мы же все занятые люди. Можем и так в Венецию съездить, без всяких фестивалей, покуда границы открыты. И когда появился Герман со своей социальной метафорой, то все вздохнули с облегчением. Правда, после того, как эта метафора была объяснена.

В принципе же, в Венеции победили картины, за которыми стояли сильные дистрибьютеры. То есть, если вы делаете просто хорошую картину и, грубо говоря, у вас нет 4 миллионов долларов на дистрибьюцию, то всё... вы сидите в киноклубе. И я читаю вам лекцию, как не заработать 4 миллиона.

Трудно работать с Александром Николаевичем[27]?

С Александром Николаевичем работать очень легко. Мы абсолютно понимаем друг друга, потому что знакомы уже 30 лет. Он просит написать сценарий — я пишу. Александр Николаевич говорит: «Очень хорошо». Потом снимает фильм, который я поначалу не слишком узнаю. Но для меня это — способ смирения и, наверное, для души имеет большой смысл.

Часто из сценария выпадают дорогие мне куски, я слегка обижаюсь, потому что каждый сценарий тщательно выстраиваю и никогда не пишу без обдумывания. Ну вот, «Молох» — одна из немногих наших картин, где сценарий целиком снят. Мне это было очень приятно. Когда же из сценария вынимаются куски, то они заменяются, как правило, визуальными метафорами, о которых я говорил выше. Он все время требует хорошую литературу: «Мне нужна хорошая литература». Я не знаю, хороший ли я литератор, но пытаюсь быть «хорошим» хотя бы для него. Если нас что-то разъединяет, то только самость и гордыня. Всё. А дальше... в общем, получается фильм, за который режиссер или получает шишки, или груды похвал, часто лукавых. Я же, как кот Бегемот, сижу на обочине и «починяю примус».

Вот у меня, может быть, немного наивный вопрос, но мне очень хотелось бы спросить у вас про создание характера. Когда мы создаем характер героя, о чем нужно задумываться в первую очередь?

О его психофизике прежде всего.

Вы имеете в виду типы по Юнгу[28]?

Не только.

Психофизических типов всего четыре. Есть еще актерские амплуа. Почитайте о них у Станиславского, их довольно много. Желательно, чтобы вы знали конкретного человека, под которого пишется роль, его личные качества. Если вы пишете под Ксению Раппопорт[29], это одно. Если под Олега Меньшикова[30], это труднее. Он человек очень талантливый и очень, как мне кажется, закрытый.

То есть вы ищете какой-то прототип? Извините, пожалуйста, что перебиваю. Мне просто очень интересно, я поэтому спрашиваю.

Нужно знать, из какого теста сделан персонаж и человек. Определяете темперамент: например, холерик, который в тех или иных ситуациях будет вести себя соответствующе.

Мы часто выдумываем характеры, но на самом деле, выдумывать их не надо — они все перед нами. Каждый из вас, сидящий в зале, включая меня, — это свой характер. Вы обо мне можете составить представление. Я о ком-то из вас могу составить представление. Эти представления надо написать, но учтите, что фабула зависит от характера, потому что менеджер среднего звена сделает одно, а студент-ницшеанец сделает другое. Хотя менеджер среднего звена, наверное, может быть скрытым студентом-ницшеанцем.

Скажите, пожалуйста, а вот подбор актеров в «Молохе» или, скажем, в сериале «Доктор Живаго». Чулпан Хаматова — это вы ориентировали или сам режиссер выбирал?

Я помню, как это все начиналось: я пришел на студию, мне сказали: «Юрий Николаевич, мы хотим, чтобы вы сделали серьезный телесериал». Я говорю: «Ну ладно, так и быть, какой?» «Ну вот выбирайте — или «Доктор Живаго», или «Мастер и Маргарита». Я как человек профессиональный вижу, что в «Мастере и Маргарите» работы нуль — все уже есть, роман писал великолепный драматург; только подпиши договор и возьми свои деньги. Я могу нарезать из этой книги страницы, наклеить их и сдать в качестве сценария. А в «Докторе Живаго» нет ничего, там нечего наклеивать. Работа неподъемная и этим привлекает. Я спрашиваю: «А как вы планируете, будет в «Мастере и Маргарите» распятый Иешуа?» — «Конечно!» — «На крупном плане?» — «На самом крупном». Я говорю: «Да нет, всё. Не буду я повторно распинать Христа. Одного раза достаточно». Взял «Доктора Живаго» просто из-за того, что его нельзя экранизировать. Я люблю безнадежную работу. И режиссер пустился в эту безнадежность. И, кажется, выиграл. Что же касается подбора актеров, то за все отвечает Александр Прошкин[31].

Чулпан Хаматова — это вы как бы специально для нее писали?

Я писал женский характер, который мог бы полюбить. Я люблю сильных женщин, хотя их и страшусь.

А кого бы вы хотели выбрать, если сами бы снимали фильм?

Никакой фильм я никогда снимать не стану. Этот крест не по мне. Чулпан, я думаю, вполне на месте. И у Олега Меньшикова есть несколько очень сильных актерских сцен, хотя его участие сразу же было условием продюсерским. Почему? А чтобы ваш сериал хоть кто-нибудь посмотрел. Это тоже логично.

Вы хотели, чтобы был этот сериал?

Вы знаете, я вообще ничего не хотел. Я не знаю, каким образом меня уломал Саша Прошкин, режиссер, с которым у меня теплые дружеские отношения. Он просто попросил. И меня азарт обуял сделать вещь, которая не написана драматургически. Я написал, кажется, семьсот страниц сценария в одиночку. Я не знаю, как живой остался после этого, абсолютно не знаю. Многие критики назвали результат нашей работы противоречивым. Я могу сказать в оправдание, что на DVD картина значительно лучше смотрится, чем когда ее показывают на телевидении. На телевидении это было нечто невыносимое. Реклама убивает все смыслы, все актерские