притом старшие, только кое-где виднелись чистые солдатские погоны. Были и женщины, в основном молодые, жены или дочери офицеров.

Положение было напряженным. Кто знает, может какой-нибудь не в меру ретивый шляхтич начнет стрелять. В такой ситуации возможно и это. Но Мазаев стоял спокойно, твердо и непреклонно, даже, мне казалось, картинно. Повторить свой приказ, видимо, считал излишним.

Так продолжалось несколько секунд. Затем пожилой полковник, как оказалось потом, старший у них, неловко сполз с повозки и, ступая начищенными до блеска сапогами в толстый слой серой дорожной пыли, направился к Мазаеву. Поляк положил на высохшую бурую траву карабин и пистолет. За ним цепочкой потянулись и другие офицеры, складывая на пригорке оружие.

Командир роты обернулся ко мне: «Дай знак Перевозному, чтобы со своими разведчиками проверил, не осталось ли оружие в повозках». Сам он оставался стоять на своем месте. Возле него росла гора из винтовок, карабинов, гранат, охотничьих ружей, сабель. Сдав оружие, офицеры молча отходили и становились поодаль. Мазаев подошел к ним.

— Куда же это вы, господа офицеры, путь держите? — спросил он с легкой иронией. Поляки переглянулись, но промолчали. Наконец, пожилой полковник, что первым сдал оружие, проговорил с напыщенностью:

— Мы следуем за своим правительством в Румынию. Ему мы присягали и останемся верными до конца.

— А народ? — вырвалось у Мазаева. — В самые трудные дни его покинуло продажное правительство, а теперь и вы спешите покинуть!

Слова советского командира, как видно, не доходили до господ польских офицеров, показались им по меньшей мере неуместными: они ведь присягали не народу, а правительству, чего же хочет от них этот человек в кожаной куртке, то ли командир, то ли комиссар.

Вновь наступила продолжительная пауза. Мазаев, конечно, не ждал от польских офицеров, сынков помещиков и капиталистов, вразумительного ответа на свой вопрос, смотрел на них своим прощупывающим орлиным взглядом. Молчали и польские офицеры, одни из них потупили взоры, другие смотрели на Мазаева открыто, но недоуменно, а третьи бросали исподлобья откровенно злобные взгляды. Тягостное молчание опять нарушил тот же, пожилой полковник.

— Скажите, господин комиссар, правду, — обратился он к Мазаеву, — какая участь ждет нас: расстреляют на месте или будете мучить в плену?

— Можете успокоиться, — ответил наш ротный. — Ни то, ни другое вам не угрожает.

В это время на подступах к городку послышался гул двигателей: по той же дороге, что и мы, шла танковая колонна. Из-за танков вынырнули две зеленые «эмки». Из первой вышел командир бригады полковник Семенченко.

— Старший лейтенант Мазаев, — сказал он на ходу, — не задерживайтесь, двигайтесь вперед.

Командир роты тут же взмахнул вверх флажками, разведчики побежали к машинам, юркнули в люки. Через пять минут наши бронеавтомобили покинули городок, вышли на шоссейную дорогу, которая вела в город Бучач.

Как и раньше, по обеим сторонам дороги мелькали узкие нивки, будто сплошные заплаты на серой крестьянской свитке: одни нивки-заплаты были давно сжаты, стерня на них уже успела поблекнуть, на других еще стояли копны снопов, на третьих торчал наполовину осыпавшийся овес, такой редкий, что и убирать-то там было нечего.

Мы ехали и дивились тому, что в такую горячую пору уборки никого не было в поле. Все объяснилось только тогда, когда мы въехали в село, во многом схожее с тем, первым, которое мы проскочили рано утром, на восходе солнца, разница была лишь в том, что там серые, давно не беленные хатки лепились в один ряд, а здесь они тянулись с двух сторон дороги.

В центре села, на пригорке, белела церковь, возвышаясь нарядным золотистым куполом над потемневшими соломенными крышами хат. Мы подъехали к ней как раз в тот момент, когда народ только начал выходить из-за кирпичной ограды. Люди — старики и подростки, девушки и молодицы — двигались очень плотной гурьбой, каким-то валом, сразу запрудив всю площадь перед церковью.

Мазаев флажками подал сигнал: «Стоп, осмотреть машины!»

Пока разведчики выбирались из люков бронеавтомобилей, стряхивали с комбинезонов пыль, нашу колонну обступили люди, правда, остановились от нас на почтительном расстоянии. В толпе, точнее за ней, я приметил несколько пожилых мужчин в коротких свитках из толстого домотканого сукна, в широких портках, в коричневых бараньих шапках. Мужчины издали бросали на нас не то удивленные, не то настороженные взгляды из-под своих мохнатых папах. Женщины, одетые более пестро, по-праздничному разнообразно (тут только я вспомнил, что сегодня воскресенье и потому мы никого не видели в поле), стояли ближе к нам, но тоже не решались перешагнуть какую-то незримую черту. Только вездесущие мальчишки сразу же ринулись к нашим машинам, а самые проворные из них даже карабкались на броню, безбоязненно заглядывали в открытые люки.

С интересом наблюдая за ними, я не заметил, как один из наших разведчиков отделился от колонны и направился к столпившимся женщинам. Я узнал в нем водителя Полещука, рослого, плечистого парня в узковатом темно-синем комбинезоне, когда тот вплотную подошел к средних лет женщине в плисовой безрукавке, в темно-лиловой, с белыми полосками паневе. Полещук, улыбаясь всем своим широким лицом, первым протянул ей большую лапищу и баском проговорил:

— Здоровеньки булы, тетка Оксана!

Та растерянно и оторопело оглянулась на своих подруг, зарделась до корней рыжеватых волос, быстрым, оценивающим взглядом смерила нашего разведчика с ног до головы и осторожно, робким движением коснулась ладонью руки Полещука.

— А я вас, тетка Оксана, сразу признал, — поспешил объясниться разведчик. — Вы дуже похожи на мою неньку, вашу сестру Наталку. Перший раз побачив и от узнав.

— Ой, боже мий, боже! — всплеснула руками женщина. — Гнат, а Гнат, ходь-ко сюды! Бачишь, хто до нас приихав на зализним авто? Це ж Грицко, сын Наталки и Остапа!

Тетка Оксана отступила на шаг, еще раз оглядела ладную фигуру разведчика Полещука, но взгляд ее уже был совсем иным, он лучился сквозь накатившиеся слезы.

— Я ж бачила його, колы вин буе зовсим-зовсим малюсеньким. — Женщина, смеясь и плача, обращалась к своим подругам, показывала руками, каким маленьким был Грицко. — А зараз, бачите, люды добри, якый парубок гарный вырис… Хоч и без батька и без матери…

— Як, без батька и без матери?.. — Грицко недоуменно глядел на тетку Оксану.

— Да, тут балакали всякое, — встрял в разговор дядя Гнат. — Ну, хтось и сбрехнув, що Остапа и Наталку давненько поубывалы.

— Вот враки так враки! — возмутился Грицко. — Батько бригадиром в колгоспи працюе, а маты — ланковой. В минулому роци в Москву ездила, медаль «За трудовую доблесть» из рук Михаила Ивановича Калинина получила. В гости вас, тетка Оксана и дядя Гнат, чекала-чекала. И батько тоже.

— Ох, Грицко, Грицко, — всплеснула