патера перевернул свое старое тело и уселся, чтобы помолиться или просто посмотреть наружу через пустое открытое окно, а потом опять улегся на спину, на бок.

Дверь наверху тихо захлопнулась.

Безусловно, дверь его спальни. Он не обратил на нее внимания, когда быстро натягивал брюки и торопился вниз, чтобы посмотреть на Орева. Все двери в доме качались сами по себе, если их не запирали на засов — они открывались и закрывались, и бились о стены, больше не стоявшие вертикально; старые треснувшие двери в покоробленных рамах, которые, возможно, никогда не были прямыми и, безусловно, не были прямоугольными сейчас.

Палец сомкнулся на спусковом крючке игломета; вспомнив предупреждение Гагарки, он переставил его на спусковую скобу.

— Мукор? Я не хочу обидеть тебя. Я хочу просто поговорить с тобой. Ты там, наверху?

Тишина — ни ответа, ни звука шагов. Он поднялся еще на несколько ступенек. Он показал Гагарке азот, крайне неосторожно; азот стоил тысячи карт. Гагарка грабил намного большие и лучше защищенные дома, чем этот. И сейчас Гагарка пришел за азотом или послал сообщника, увидев удобный случай, когда зажглись кухонные огоньки.

— Гагарка? Это я, патера Шелк.

Никакого ответа.

— У меня игломет, но я не хочу стрелять. Если ты поднимешь руки и не будешь сопротивляться, я и не буду. И не выдам тебя гвардии, конечно.

Его голос сумел зажечь только тусклый свет на площадке. Осталось десять ступенек, и Шелк медленно поднялся по ним, сдерживаемый как страхом, так и болью. Поднимаясь, он сначала увидел одетые в черное ноги в дверном проеме его спальни, потом край черной сутаны и, наконец, улыбающееся лицо старого авгура.

Патера Щука приветливо махнул рукой и превратился в серебряный туман; его черная скуфейка с голубой отделкой медленно спланировала на неровные доски лестничной площадки.

Глава вторая

Леди Киприда

Хотя и Шелк, и майтера Мрамор забыли о плакальщицах, те появились за час до начала похоронного ритуала Элодеи, предупрежденные торговцем, поставившим руту. Им пообещали две карты, и к тому времени, когда появились первые верующие, они уже расцарапали себе руки, груди и щеки и стали черными от горя; ветер развевал их длинные распущенные волосы, они рвали на себе траурную одежду, громко выли или стояли на коленях, вымазав грязью окровавленные лица.

В передней части мантейона поставили пять длинных скамеек для близких и знакомых умершей; те начали приходить парами-тройками, и вскоре вся неогороженная часть старого мантейона была полна. По большей части это были юные женщины, которых Шелк видел вчера днем в желтом доме Орхидеи на Ламповой улице, хотя было и несколько торговцев (посланных, без сомнения, Орхидеей, решил Шелк) вместе с закваской из грубо выглядевших людей, которые легко могли быть друзьями Гагарки.

Сам Гагарка тоже пришел и привел обещанного барана. Майтера Мята усадила его среди провожающих, ее лицо светилось от счастья; Шелк предположил, что Гагарка объяснил ей, что был приятелем покойной. Шелк принял привязь барана, поблагодарил Гагарку вежливым поклоном (получив в ответ смущенную улыбку) и вывел барана через боковую дверь в сад, где майтера Мрамор управлялась с тем, что было почти настоящим зверинцем.

— Эта телка уже украла немного петрушки, — сказала она Шелку, — и вытоптала мою траву. Но она оставила мне подарок, так что через год мой садик будет намного лучше. А эти кролики, патера, разве они не великолепны? Только погляди на них! — Шелк так и сделал, потирая правую щеку и, одновременно, обдумывая священную последовательность жертвоприношений. Некоторые авгуры предпочитали взять первым самое большое животное, другие начинали с общего жертвоприношения всем Девяти; в любом случае белая телка — сегодня. С другой стороны…

— Кедровые дрова еще не привезли. Майтера настояла, что займется ими сама. Я хотела послать за ними мальчишек. Если она не вернется назад на тележке…

Конечно, речь шла о майтере Роза, которая почти не могла ходить.

— Народ все еще подходит, — рассеянно сказал Шелк майтере Мрамор, — и я пока могу постоять там и немного поговорить с ними, если надо. — Он (признался он себе после безжалостной самокритики) с удовольствием начал бы похороны Элодеи без майтеры Роза и закончил бы тоже без нее, если на то пошло. Но без кедра и священного огня никаких жертвоприношений быть не может.

Он опять вошел в мантейон, как раз тогда, когда появилась Орхидея, одетая, несмотря на жару, в красновато-коричневый бархат и соболя, и слегка пьяная. Слезы катились по полным щекам, пока он вел ее к приготовленному для нее месту у прохода в первом ряду; и хотя он чувствовал, что его должны позабавить нетвердая походка и перестук черных жемчужин, Шелк понял, что в глубине души жалеет ее всем сердцем. Ее дочь, защищенная почти невидимым полимерным саваном от сырости искристого ледяного ложа, казалась, по сравнению с ней, умиротворенной и спокойной.

— Черная овца первой. — Шелк обнаружил, что бормочет сам себе, и не смог объяснить, как он пришел к этому решению. Он сообщил об этом майтере Мрамор и вышел через садовые ворота на Солнечную улицу, в поисках майтеры Роза с тележкой, нагруженной кедром.

Верующие все еще текли тонкой струйкой, лица, знакомые по сцилладням, и незнакомые, вероятно связанные каким-то образом с Элодеей или Орхидеей или просто услышавшие (как и вся четверть), что сегодня на Солнечной улице, в самом бедном мантейоне Вайрона, будет богатое и изобильное жертвоприношение богам.

— Могу ли я войти, патера? — спросил голос у его локтя. — Меня не пускают.

Шелк, вздрогнув, посмотрел вниз и увидел круглое лицо Ложнодождевик, жены мясника, почти такой же в ширину, как и в высоту.

— Конечно, ты можешь, — ответил он.

— У двери стоят какие-то люди.

— Я знаю, — кивнул Шелк. — Я сам поставил их туда. Если бы я это не сделал, не было бы места для всех, кто хочет оплакать Элодею, и вполне вероятно еще до первой жертвы начались бы беспорядки. Когда приедет повозка с дровами, мы дадим некоторым из них постоять в боковых приделах.

Он провел ее через садовые ворота и запер их за собой.

— Я прихожу каждый сцилладень.

— Да, я знаю, — сказал Шелк.

— И я всегда даю столько, сколько могу. И очень часто. И почти всегда не меньше бита.

Шелк опять кивнул:

— Да, и это я знаю. Вот почему я проведу тебя через боковую дверь, тишком. Мы сделаем вид, что ты принесла животное для жертвоприношения. — После чего поторопился добавить: — Хотя и не скажем этого вслух.

— Я прошу прощения за тот