Аруджу понравились перспективы, которые сулило подобное предложение; кроме того, в его распоряжении теперь имелось 12 галиотов с орудиями и тысяча турецких солдат, не говоря уже о перебежчиках и маврах, и он чувствовал, что вполне способен совершить нечто подобное. О совершенных пиратом деяниях слышали в самых далеких уголках мира, и, когда стало известно, что реис Арудж выходит на тропу войны, выяснилось, что у него есть приверженцы во всех районах Леванта. Его неисчерпаемая энергия и пылкость порождали в его людях энтузиазм, и он, как и другие бравые командиры, пользовался большой популярностью.

Джиджель в 1664 г. Фрагмент карты из коллекции Британского музея

Получив широкую поддержку и обзаведясь осадной артиллерией, существовавшей в то время, в августе 1512 г. Арудж высадился на берег неподалеку от Буджаи, где его в сопровождении 3000 горных берберов ожидал низвергнутый правитель. Испанский гарнизон находился в прочном бастионе, укрепленном графом Педро Наварро после захвата города. Крепость противостояла ударам пиратской артиллерии на протяжении восьми дней. В тот самый момент, когда в стене начала образовываться брешь, Арудж был ранен – выстрелом ему оторвало левую руку выше локтя. Лишенные возможности руководствоваться примером своего героического предводителя турки потеряли веру в свое превосходство над испанцами и предпочли отвезти раненого капитана в Тунис, чтобы там о нем позаботились врачи. Буджае удалось устоять, но пираты смогли найти хотя и незначительное, но все же утешение в захвате богатого генуэзского галиота, направлявшегося на принадлежавший Ломеллини рынок в Табарке и встреченного корсарами по пути. Вместе с захваченной добычей Арудж вернулся домой, чтобы восстановиться после ранения, в то время как его брат Хайр-эд-Дин сторожил замок Голетты и постепенно заводил галиоты и захваченные корабли через канал в озеро в Тунисе, чтобы обезопасить их от преследования.

Правда, он опоздал. Консулы, входившие в совет Генуи, узнав о захвате галиота, пришли в ярость и отправили Андреа Дориа, которому вскоре суждено было стать величайшим христианским флотоводцем своего времени, в сопровождении 12 галер требовать компенсации. Он высадился на сушу возле Голетты и вынудил Хайр-эд-Дина бежать в Тунис. Крепость была разграблена, а половину кораблей Барбароссы перегнали в Геную. Так закончилась первая встреча Хайр-эд-Дина и Дориа, но следующая окажется для благородного генуэзца менее удачной.

После подобного унижения Хайр-эд-Дин, знавший о свирепом нраве брата, не рискнул встретиться с ним лицом к лицу, вынудив его, все еще больного, кипеть от злости и бессилия, в то время как сам Хайр-эд-Дин незаметно ускользнул на Джербу, где дни и ночи напролет занимался строительством кораблей. Арудж, очевидно уже успевший к тому времени надоесть правителю Туниса, присоединился к нему следующей весной, и вскоре они получили возможность смыть свое бесчестье. Правда, первая попытка оказалась неудачной, а следующее нападение на зловещие крепости Буджаи (1514) едва не завершилось успехом, но из Испании к ее защитникам прибыло подкрепление. Берберские союзники больше беспокоились о необходимости посадить семена после дождя, чем о захвате крепости, а вынужденный снять осаду Барбаросса впал в яростное неистовство. Он безумствовал, рвал свою рыжую бороду и поджег корабли, чтобы они не попали в руки испанцев.

Арудж понимал, что не сможет показаться в Тунисе или на Джербе и что после еще одной неудачи ему следует найти новое укрытие. По пути в Буджаю он заметил место, прекрасно подходившее для этой цели. Защищать его было легко, ибо оно находилось на неприступной скале, но в то же время имело превосходную бухту, благодаря которой пират мог компенсировать потери, понесенные им в предшествующие годы. Это как раз и был Джиджель, расположенный примерно в 60 милях к востоку от Буджаи, отважные жители которого не были связаны клятвой верности ни с одним султаном, но готовы были приветствовать такого прославленного (хотя и невезучего) воина, как Барбаросса. В итоге Арудж поселился в Джиджеле, где завоевывал расположение местных жителей с помощью зерна и добычи, захваченной во время плаваний, пока эти «неукротимые африканские горцы», никогда не признававшие чьего-либо превосходства над собой, не провозгласили его своим правителем.

Новоиспеченный султан Джиджеля стал готовиться к гораздо более масштабной кампании, чем походы во главе своих воинственных подданных против соседних племен. Правда, следует признать, что, когда речь заходила о мордобое, он всегда чувствовал себя как рыба в воде. Из Алжира поступила просьба о помощи. Жившие там мавры на протяжении семи лет вынуждены были мириться с эмбарго, наложенным испанцами. Они видели, как гниют их фрегаты, но боялись чинить их; они замечали, как мимо проплывает многочисленная богатая добыча, но так и не осмелились отплыть от берега хотя бы на милю, чтобы более тщательно рассмотреть ее, ибо за всеми их действиями следил пристальный взгляд дозорных из крепости Пеньон, господствовавшей над заливом, из которой в любой момент могли раздаться выстрелы. Король Фердинанд Католик, в свою очередь, не забывал взимать со своих изгнанных подданных дань за то, что столь снисходительно к ним отнесся и не стал губить окончательно. Этим людям, которым пришлось отказаться от своего ремесла и которые ни разу за многие годы не вытащили на берег добычу, оставалось только одно из двух – восстать или голодать.

Как раз в этот момент умер Фердинанд (1516), и алжирские мавры воспользовались подвернувшимся им шансом. Они перестали платить дань и обратились за помощью к правившему по соседству арабскому шейху Салиму, соплеменники которого могли бы обеспечить безопасность города со стороны суши. «Но что они будут делать с двумя сотнями грубых и беспокойных испанцев, засевших в форте, которые станут непрерывно обстреливать город из своих орудий, из-за чего в домах будет слишком горячо для того, чтобы удерживать их, особенно когда вы голодны? Их прекрасные ливийские кобылы и кони, богатые кольчуги, крепкие щиты, хорошо наточенные сабли и длинные упругие копья не помогут прекрасным арабским всадникам противостоять испанским орудийным залпам. И кто, если не непобедимый Барбаросса, повелитель морей, не любящий артиллерию, сумеет разобраться с этой бедой? Разве не он дважды возвращал престол невезучему правителю Буджаи и не потерял руку, служа ему?

Шейх Салим незамедлительно отправил в Джиджель пышное посольство, чтобы уговорить Барбароссу, в котором как сам он, так и его подданные были полностью уверены, спешно отправиться им на помощь. Амбициозный Барбаросса не радовался ни одному сообщению так, как этому. Его новые владения приносили ему довольно скромные доходы, а сам он не был полновластным правителем… Он подвергся ужасному унижению в Буджае, но надеялся, что в Алжире, игравшем гораздо более важную роль, сумеет добиться большего успеха, ибо теперь он был более уверен в необходимости достижения своей цели, которая, как было сказано выше, состояла в том, чтобы создать в Берберии собственную великую державу, в которой он будет полновластным правителем».