Он вывел ее в сад, не пытаясь что-то выпытать, а лишь чтобы поцеловать ее. Если бы ее отец и остальные разини не обнаружили их, он, разумеется, не ограничился бы одними поцелуями. Теперь, черт побери, ему снова хотелось целовать ее и завершить короткий интимный эпизод, который они начали.

Глубоко вздохнув, Синклер ударил медным молотком по двери. Не прошло и секунды, как тяжелая дубовая дверь распахнулась перед ним.

— Лорд Олторп? — Низенький дворецкий взглянул на его одежду с легким пренебрежением.

— Где я могу увидеть лорда Стиветона?

Дворецкий отступил назад.

— Сюда, пожалуйста.

Синклер проследовал за дворецким по короткой прихожей к устроенному под лестницей кабинету. Семейство Фонтейн являлось древним и обеспеченным родом, пользующимся всеобщим уважением, и он мог представить, как глубоко родители чувствуют оскорбление, нанесенное их дочери. И все же лучше он, чем хладнокровный убийца вроде Марли. Если, конечно, именно Марли застрелил Томаса. За последние два года жизнь Синклера, похоже, превратилась в ряд «если» и «как», и он чертовски устал от того, что не мог добиться ответа.

Граф сидел за письменным столом красного дерева и больше напоминал банкира, чем аристократа. Перед ним лежал раскрытый гроссбух.

Когда маркиз вошел в комнату, Стиветон поднял глаза.

— А, Олторп! Я думал, вы к этому времени уже бежали из страны.

— Доброе утро, лорд Стиветон. Жаль, что разочаровал вас.

Граф сощурил глаза.

— Тиммс, попроси, чтобы нас не беспокоили.

— Слушаюсь, милорд. — Дворецкий поклонился и вышел.

— То, что вы раскаиваетесь сейчас, не оправдывает ваши действия прошлой ночью, сэр. — Стиветон положил руки на крышку стола.

Синклер пожал плечами:

— Меня нельзя извинить.

— Теперь вы согласны со мной, но это также не принесет вам ничего хорошего. Сколько раз вы вели себя как человек с сомнительной репутацией и затем исчезали без всякого сожаления.

Синклер поднял бровь.

— Вы хотите знать точное число?

— Какие бы вольности вы ни позволяли себе в Европе, мы не терпим подобного поведения здесь.

— При всем моем уважении к вам, лорд Стиветон, должен пояснить — хотя это была моя инициатива, ваша дочь весьма охотно следовала за мной.

Граф с шумом вскочил на ноги.

— И таким способом вы просите извинения?

Синклер стряхнул невидимую пылинку со своего рукава.

— Я не прошу вас ни о чем, но у меня есть предложение.

Не сводя глаз с маркиза, Стиветон медленно сел.

— Вы ожидали, что, защищая честь Виктории, я вызову вас на дуэль?

— Конечно, нет — у меня нет намерения убивать вас. Я думал, вы потребуете публичного извинения…

— Это может как-то залатать вашу репутацию, но ничем не кончится для моей дочери.

Каминные часы пробили четверть, а граф все еще продолжал оценивающе смотреть на гостя. Синклеру не нравились ни задумчивое выражение его лица, ни направление, в котором развивался разговор. В голове у Стиветона, вероятно, созрело какое-то решение.

Граф наклонился над своей огромной книгой.

— Как бы мне ни хотелось утверждать противное, события прошлого вечера не были целиком вашей виной.

— Это звучит обещающе. Тогда мы договоримся, и извинений будет достаточно…

— Погодите, Олторп, я еще не закончил. У моей дочери, к сожалению, полностью отсутствует чувство самоконтроля. Я надеялся, что соответствующее образование и дисциплина излечат ее от импульсивности, но, как вы убедились, этого не произошло.

Синклер без приглашения опустился на неудобный позолоченный стул, стоявший напротив письменного стола. С этого места он намеревался услышать, как будет защищаться репутация Лисички за счет его собственной. Виктории просто не из чего было выбирать; он не дал ей шанса.

— Итак? — подсказал он.

— Итак, не имея возможности обуздать дочь, я предприму шаги, чтобы вынести скандал из моего дома. Виктория теперь — ваша проблема.

Синклер удивленно захлопал глазами.

— Но вы ведь не хотите, чтобы она вышла замуж за…

— Я не намерен прощать нарушение правил приличия даже членам моей собственной семьи. Особенно членами моей семьи. — Стиветон взял со стола карандаш. — Вы можете рассчитывать на десять тысяч фунтов сразу, а затем на три тысячи фунтов ежегодно, начиная со следующего года, когда Виктории исполнится двадцать один год и она получит наследство от своей бабушки. Думаю, что теперь, после возвращения в Лондон, вы быстро разберетесь с состоянием вашей семьи.

Маркиз почувствовал, как его пробирает озноб.

Расчеты не оправдывались: похоже, граф не понимал, сколь порочной была его репутация, если действительно намеревался устроить этот брак.

— Меня удивляет подобная щедрость. Ваша дочь, десять тысяч фунтов.

— И весь скандал долой из моего дома. Вот за это я и плачу.

— Лорд Стиветон, что бы вы ни говорили сейчас, вам следует понять, любой холостой пэр в Лондоне сочтет вашу дочь достойной невестой, теперь, когда я извинился. Вы уверены, что…

— Возможно, они и сочтут ее хорошей партией, но она не примет предложения ни от одного из них, так что у нее нет выбора. Свадьба состоится через неделю после ближайшей субботы, я уже отправил записку принцу Джорджу. Венчание пройдет в Вестминстерском соборе.

Вероятно, граф не хотел рисковать и постарался не дать возможности обоим участникам предполагаемой свадьбы сбежать.

— Тогда, я полагаю, будет присутствовать и регент?

— Принимая во внимание знатность двух наших семей, я в этом не сомневаюсь.

— И ваша дочь согласится? — Синклер скептически пожевал губами.

— Разумеется, нет, но ей, вероятно, надо было хорошенько думать перед тем, как упасть в ваши объятия на глазах у такого количества гостей.

— Я..

— Послушайте, Олторп, — граф постучал карандашом по столу, — за последние три года я предложил ей по меньшей мере пару дюжин потенциальных мужей и предоставил достаточно времени, чтобы выбрать любого из них. Вместо того чтобы принять решение, она таскалась по всем злачным местам Лондона, разбивая сердца, позоря свою и мою репутацию и клянясь при этом, что и слышать не хочет о свадьбе. Вы, наверное, знаете, как ее прозвали: Лисичка.

— Да, я что-то слышал об этом.

Граф важно выпятил грудь.

— Не поймите меня неправильно, Олторп, но я считаю, что вы достойны сожаления.