— В лавке Мартина. Тебе может поесть предложить? Я как раз готовить собирался. — монах махнул рукой.

— Нет, жареных младенцев я по пятницам не ем. Я пойду, а ты твои свои черные дела делай.

— Счастливо Рон, до свидания. — кивнул я служителю Тира.

— До вечера. — улыбнулся монах и вышел прикрыв за собой дверь.

Я посмотрел на оставленный лист на столе. Моя первая жертва. Надо оно мне или нет? Может они ошиблись? Может, он невиновен? Надо сходить в темницу и расспросить смертника. Как знать может, что узнаю….

В замковых воротах меня остановили только на пару минут, пока не убедились в моих намерениях. Дальше мне был выделен хмурый дядька, который привел меня в темницу. Темница была как темница. Подвал, сырость, стоны заключенных и писк крыс. В общем, не впечатлило. Меня подвели к небольшой камере с решётками и оставили с заключенным. По обратную сторону решетки сидел обычный мужчина, который выглядел как угодно, но только не как смертник. Он сидел спокойно на тюремной скамье, которую протирали сотни или тысячи смертников и спокойно смотрел на меня.

— Значит вот он каков, новый палач. — тихо произнес Генри.

— Какой есть, тебе не выбирать. За что ты так жену свою? Монахи в ужасе.

— Стервой она была. Ты бы знал, как сложно было с ней жить. Сейчас в темнице мне намного легче. Вечером ты меня осудишь и выполнишь свой долг.

— Не указывай, я могу и помиловать тебя, но толпа не позволит тебе уйти — разорвут. — покачал я головой все еще не понимая чего он такой спокойный.

— Не думай об этом. Ты наверно впервые будешь выполнять долг палача. Не переживай за меня и мою душу. Бог со мной, а не с тобой. А теперь уходи, да слова поучи, чтобы не опозориться.

Я ушел, но не потому, что он меня обидел или расстроил — нет, он меня разозлил. Вешать так, вешать. Зачем он говорил про слова? И почему сказал «долг», а не «казнь»? Надо решить и действительно не позориться. Благо сплетницы от колодца никуда не делись и с огромными глазами сыпали мне все нужные сведения. Генри был не только убийцей жен, он еще и изменником был.

— С дочкой пастуха он больше года любовь водил, да вот женат и не может он с ней жить, а раз она свободна, то и в рабство ее не взять. — вещала мне загорелая Нимма у колодца. Другие девушки поддакивали или вплетали подробности. — Для пастушки он-то знатный жених, деньги есть и положение. Да вот кто же знал, что он такое чудовище. Ой, батюшки, как страшно жить….

Девушки мне действительно помогли. Пришлось идти в церковь. По дороге я встретил Шамана, который поздравил меня с выходом на службу и обещал зайти вечером. Дальше хуже, церковь я нашел, не зря меня звали на мессу и сто раз рассказывали, как ее найти. Вот заходил я в церковь зря.

До сих пор не могу понять, что там произошло, но едва я перешагнул порог храма, как на меня навалилась тяжесть и дурнота. Люди вокруг смотрели на меня и звали внутрь, обещая избавление. Но вот когда на меня кинулись три пучка света — я дал деру. Сейчас окуная голову в бочку с водой, я приводил мысли в порядок. Что тут вокруг происходит? Это нереально!

— Что? Плохо тебе, исчадие ада? — раздался голос Рона сбоку.

— Да просто кошмар, Рон. Ты поглумиться пришел?

— Да вообще-то удивляюсь, что свет тебя выпустил. Быстрый ты сильно. Зачем сунулся в храм Тира? Гнева Бога никогда не испытывал? — посочувствовал мне монах.

— Тебя искал. Я знаю, что задумал Генри.

— Все мы это знаем, потому и вешаем мерзавца. Ой, Прости святой Тир голову мою грешную. — осенил себя монах.

— Он будет спасен, если ты мне не поможешь. — у Рона глаз начал дергаться.

— Ты не посмеешь помиловать его.

— Я и не собирался. Помилование ради святого дела никто не отменял. Его придет спасать его любовница. — монах замахал руками.

— Фу! Брось грязными словами при благочестивом человеке выражаться. Но он…. Вот наглец. Какая же помощь нужна тебе от святого ордена?

— Все просто. Его лю…. Возлюбленная. — монах кивнул, одобряя. — Это дочь пастуха, Леана Пастога. Вечером она должна пойти на площадь, чтобы выбрать его в свои мужья. Но вы как наставник всех заблудших душ или ваши братья. Должны не допустить ее к площади.

— Как же я могу отказать в зрелище казни смертника, что предал жену и Бога? — усомнился монах, но подбородок зачесал в раздумье.

— Попросите послужить церкви, пусть полы помоет, цветы польет, свечку над монахом подержит. Почему ты это у меня спрашиваешь? Исчадие света. — монах улыбнулся.

— Я, кажется, знаю, как ее задержать. А ты палач не простой. Мы тебя можем звать на допросы. Может еще, кого сможешь уличить во зле великом.

— Не, не со мной. Да и Генри меня очень разочаровал при нашей встрече. Так что никто ничего никому не должен.

Мы распрощались как коллеги одной работы и разошлись кто куда. К своему первому выходу я готовился основательно. Надел на себя форму палача, затянул все ремни и поправил завязки на перчатках. Подтянул под размер ножны и пристроил в них свой меч. А затем одел нововведение — колпак, скрывающий большую часть моего лица. Среди запретов это не присутствовало, а мне жить спокойнее будет. Вышел из дома и, избрав более долгую дорогу, пошел в сторону замковой стены, где был мой офис — эшафот. Там все было готово. Виселица установлена, охрана стоит, толпа присутствует, монахи молятся. Все нормально. Поправив свой меч, я вышел из переулка. Меня заметили мгновенно, толпа расходилась от меня с небывалым запасом в пару шагов. Я решил поприкалываться и пошел немного зигзагом. Стали визжать и толкаться. Стража не одобрительно на меня посмотрели, а вот монахи закивали. Подошел монах Рон.

— Занятная шапка. Я давно говорил, что негоже всем видеть лицо инструмента Смерти.

— Мудрый дядька. Как ты вообще в монахи попал?

— На все воля Божья. — развел руки монах. — Иди на помост, люди уже обсуждают тебя, зрелище — не частое развлечение для толпы.

Я поднялся на эшафот. Высокий, хороший, чистый, на вид — крепкий. Один конец эшафота переходил в ступени, которые спускались к замковой стене. В ней открылась дверь и два стражника вывели смертника. Тот шел с высоко поднятой головой. Ну, это ненадолго. Его подвели ко мне и передали цепь, что была обернута вокруг его шеи. Руки заключенного были связанны за спиной. Я подтянул его к себе и подвел к петле. Руки стали немного дрожать. Что я делаю? Накинув петлю на шею убийцы, я затянул узел и отошел к рычагу. Глаза заключенного лениво ползали по толпе. Я же развернул переданный мне пергамент и вчитался в него.

— Жители города! — громко и слегка искажая свой голос, произнес я. Толпа немного притихла. — Перед вами стоит убийца, предатель клятв и своего бога. Вы знали его как Генри Велиск…. — начал я чтение. — Он признал свою вину, он обвинен Королевством, он обвинен Смертью. Приговор — Смерть через повешенье. Есть ли среди вас те, кто желает оспорить решение божественно суда и суда человеческого. Есть ли среди вас те, кто хочет связать свою жизнь с этим убийцей и продлить его участь?