— Да все, что было, то и наснимал. Семь кассет уже!

— А корреспондентка где?

— А зачем ей с нами мотаться? Да не волнуйтесь вы, все хорошо получится.

— Это ты должен волноваться, не я.

«Ишь ты, дона Корлеоне из себя корчит, — подумал Максим. — И эта тоже хороша, хоть бы для приличия пару раз появилась. Знает же, что он в душе чиновник. Ему надо, чтобы все прогибались, иначе он хиреет».

В принципе, такие съемки не требовали присутствия Елены. Но правила есть правила. Независимость Елены многих раздражала.

Например, отправляют ее на какое-нибудь заседание в какую-нибудь префектуру, а она глаза выпучит и спрашивает: «А что мне там делать? Ты, Максим, поснимай президиум и несколько лиц в зале, да привези мне их повестку дня, она у входа на тумбочке лежит. Мы с тобой такой сюжетик сварганим, Митя пальчики оближет!» И варганила. Но Митя потом месяц оправдывался перед пресс-службой, что на заседании был один оператор, да и тот через пять минут слинял. И ведь не мог он в оправдание сказать то, что думала Елена и думал он сам, директор телекомпании: «Все ваши обсуждения и решения абсолютно предсказуемы. Вообще-то, и оператору на таких заседаниях присутствовать не обязательно». Именно так. Елена однажды на спор сделала сюжет, даже не посылая Максима на съемку. По телефону узнала повестку дня, прикинула, кто из чиновников будет, нашла в архиве пару похожих сюжетов да смонтировала так, чтобы не было слишком заметной одежды — одни невнятного цвета костюмы. Так еще по-гусарски схулиганила: растянула сюжет на две минуты и внесла в него проблемную нотку. «Молодец!» — сказал Митя. На следующий день он только глазами захлопал, выслушав жалобы пресс-секретаря. «Как это никого не было?! — возмутился он. — Ты с дуба упал? Ты сюжет видел? И вообще, по содержанию претензии есть?» Пресс-секретарь тоже потом ничего понять не мог.

Но не всегда такое гусарство позволительно. В конце концов, Лежаев хозяин. Разве трудно проявить уважение? Вот он Максима за пивом посылает — ну и что? Трудно, что ли, сбегать? Зато когда Максиму помощь нужна была — по расселению из хрущевки в нужный район и на нужный метраж — Лежаев помог, не моргнув глазом. Нет, он мужик справедливый.

— Александр Сергеевич! — В прихожую люкса просунулась голова охранника. — У нас есть некоторые проблемы. Только вы не волнуйтесь!

Лежаев сразу стал багроветь и схватился за сердце.

— Что-то дома? — прохрипел он.

— Нет, здесь… — охранник замялся.

На Лежаева уже было страшно смотреть.

— Ну, говори же, сволочь!

— Номер ограбили.

— Какой номер? Чей?

— Здесь в гостинице. Двадцать седьмой. Администратор звонил. Этот номер за вами закреплен.

— Где Медынский?! — завопил Лежаев. — Чей это номер?

Из самой дальней комнаты вылетел испуганный Медынский.

— Это второй этаж? — спросил он, что-то дожевывая. — Двадцать седьмой? Это Корнеевой номер. С телевидения.

— Вот бляха-муха, — удивленно произнес охранник. — Что там воровать-то? Там даже телевизора нет. Может, провокация?

Медынский махнул рукой, завистливо косясь на пиво.

— Ерунда! — сказал он. — Гостиница крутая, деньги искали, наверное.

— Администратор говорит, все разворочено, как в первую мировую, — возразил охранник.

— Пойдем посмотрим. — Лежаев поднялся с кресла, на ходу застегивая ремень.

— Администратор говорит, пока милиция не приедет, нельзя.

— Леша, — ласково сказал Лежаев. — Я не понял, ты на кого работаешь, на меня или на администратора? У нее есть мобильный? — обернулся он к Максиму. Тот кивнул. — Вызови. Может, сука, хоть сейчас появится на работе?

В номере уже находились три милиционера. Они возились среди разбросанных вещей, негромко переговариваясь между собой. У одного непрерывно трещала рация. У окна стоял расстроенный администратор. Увидев Лежаева, он засуетился, бросился к нему навстречу.

— Ничего не понимаю! — воскликнул он, заламывая руки. — Ну, первый раз такое! У нас же охрана, на каждом этаже консьерж!

— Ну и что говорит этот ваш консьерж? — насмешливо спросил его один из милиционеров. — Почем сегодня было пиво в забегаловке напротив?

Взгляд администратора стал совсем затравленным. Но Лежаев к человеческим слабостям был вполне терпим.

— Всякое бывает, — сказал он. — А вот охрана на входе, действительно, стоит постоянно. И пропуск у всех спрашивает. Это не иностранный отель. Наш, советский. Сюда не проскользнешь.

— И у вас пропуск спрашивает? — снова усмехнулся милиционер.

Лежаев опять начал багроветь.

— У меня не спрашивает. Меня знают.

Милиционер развел руками.

— Слушай, друг! — рассвирепел Лежаев. — А как твои коллеги в странах запада работают, ты мне объясни? Без всякой охраны у каждого подъезда, без всякой этой регистрации людей находят, когда надо! Как?! А знаешь, как? Жопу поднимают и работают!

— Ну, за тысячу долларов в месяц и я бы жопу поднял, — неожиданно миролюбиво ответил милиционер.

— Это номер журналистки, — сказал тот, что с рацией. — Разворочено так, словно искали что-то определенное. У меня ощущение, что искали не деньги, а бумаги.

— Бумаги?

— Ну, или документы. Где она? Хотелось бы с ней поговорить.

Лежаев, бешено выпучив глаза, обернулся к Максиму.

— Уже выехала! — торопливо сказал тот.

— Она ведь на вас работает, — продолжил милиционер. — Может, было что-то… — Он замялся. — Связанное с вашим приездом? Вы ведь депутат… Не копали против губернатора или, скажем, еще против кого?

— Я по приглашению фонда помощи детям-сиротам приехал.

— Это понятно. Но, может, там какие-то финансовые нарушения обнаружили? У нас город, конечно, большой, но все равно не такой, как Москва. Приезжие контролеры все на виду… И меры иногда принимаются… Так скажем, неадекватные.

Лежаев угрюмо помотал головой. Он напряженно соображал: кому нужна заезжая журналистка из никому не известной частной телекомпании, приехавшая снимать своего босса на берегу водохранилища?

— Может, Орлов что-то себе навоображал? — осторожно предположил Медынский. Орлов был владельцем местного шинного завода. Когда-то они с Лежаевым за этот завод дрались, потом мирно договорились, но неприязнь в отношениях осталась.

— Он что, дурак — Орлов? — спросил Лежаев.

Медынский пожал плечами. Орлова он, действительно, считал дураком.

Вдруг страшное подозрение буквально пронзило Лежаева. «А может, она сама тут что-то копала?! Может, подрабатывает в каком-нибудь «Московском комсомольце», вот и решила халтурку взять? Потому и не показывается — ездит по каким-нибудь местным правозащитникам, интервью берет! Урою суку! Так меня подставить накануне выборов! Ведь скажут: значит, есть что-то! Значит, не в фонд детей-сирот Лежаев приехал и вся его благотворительность — это прикрытие. Волк он в овечьей шкуре! На Новосибирск зубы точит!»