class="p1">С Гаделином он рассчитался куда быстрее, и все мы вчетвером двинулись в путь. Пожалуй, ни по одному из трактиров, гостиниц, постоялых дворов, где мне доводилось заночевать, я не скучаю так же, как по «Тройной Ухе» с ее сытной, вкусной едой, достойным вином и, конечно, гостями – честными речными тружениками. Нередко мечтаю я вернуться туда и, возможно, еще вернусь. Вне всяких сомнений, на помощь нам, когда Зама принялся рубить дверь, примчалось куда больше постояльцев, чем следовало ожидать, и мне хотелось бы думать, что одним (а может, даже несколькими) из них был я сам. Порой мне действительно кажется, будто той ночью в пляшущих отсветах свечей мелькнуло и мое собственное лицо.

Но, как бы там ни было, выходя за порог, навстречу утренней свежести, я ни о чем подобном не думал. Снаружи давным-давно рассвело. По улицам, грохоча на ухабах, катили телеги, а спешившие на рынок домохозяйки в платках да косынках останавливались и подолгу глазели нам вслед. По небу с утробным ревом пронесся флайер наподобие огромной саранчи. Я провожал его взглядом, пока он не скрылся из виду: на меня словно бы вновь дохнуло тем странным ветром, поднятым пентадактилями, атаковавшими нашу кавалерию в Орифии.

– Теперь их нечасто увидишь, сьер, – резко, на грани грубости, в которой я еще не привык узнавать почтение, заметил Гаделин. – Большей части уже не взлететь.

Я признался, что подобных флайеров не видел еще никогда.

Едва мы свернули за угол, перед нами открылся великолепный вид с вершины холма: причальная стенка из темного камня, возле нее множество лодок и кораблей, за ними поблескивает в лучах солнца широкий Гьёлль, а дальний берег его теряется в мерцающей дымке тумана.

– Должно быть, мы гораздо ниже Тракса, – сказал я Бургундофаре, на миг перепутав ее с Гунни, которой успел кое-что рассказать о Траксе.

Бургундофара, с улыбкой повернувшись ко мне, попыталась взять меня под руку.

– До Тракса отсюда ходу не меньше недели, если только ветер все время не будет попутным, – отвечал Гаделин, – да и опаснее там, надо заметить. Не ожидал, что ты слышал о такой глуши.

К причалам мы подошли в сопровождении изрядной толпы. Державшиеся поодаль, зеваки о чем-то шептались между собой, тыча пальцами в нашу с Замой сторону. Бургундофара прикрикнула на них – отвяжитесь-де, однако ее не послушались, и тогда она обратилась с просьбой прогнать их ко мне.

– Зачем? – удивился я. – Все равно скоро отчалим.

Какая-то старуха, с криком подбежав к Заме, обняла его. Зама заулыбался: очевидно, старуха не желала ему зла. Вскоре, увидев, как он кивнул в ответ на ее расспросы, все ли с ним хорошо, я спросил, кем она ему доводится, не бабкой ли?

Старуха неловко, на простонародный манер отвесила мне поклон.

– О нет, сьер, нет. Но бабку его я когда-то знавала, и всех детей ее помню, а когда услышала, что Зама погиб, во мне самой будто бы что-то такое умерло вместе с ним.

– Так оно и бывает, – согласно кивнул я.

Тут к нам подбежали матросы за сарцинами с багажом, и я сообразил, что, отвлекшись на Заму со старухой, даже мельком не взглянул на корабль Гаделина. Впрочем, с кораблями мне везло всю жизнь: его «Алкиона» оказалось шебекой, довольно ладной и ходкой на вид.

Гаделин, успевший подняться на борт, призывно замахал нам рукой, однако старуха никак не желала расстаться с Замой. Из глаз ее хлынули слезы.

– Не плачь, Мафальда, – сказал Зама, утирая ей щеку.

То были единственные его слова.

Среди автохтонов бытует поверье, будто их коровы владеют речью не хуже людей, только говорить не желают, зная, что, заговорив, непременно накличут демонов, ибо все наши слова без исключения – не что иное, как страшные проклятия на языке эмпиреев… и, видимо, слова Замы оказались именно ими. Толпа раздалась, отхлынула в стороны подобно волнам, расступающимся перед жуткой пастью кронозавра, и из нее к нам вышел Керикс.

Его окованный железом посох венчала полуистлевшая человеческая голова, поджарое, стройное тело прикрывала кровоточащая человечья кожа, небрежно наброшенная на плечи. Взглянув ему в глаза, я не на шутку удивился: зачем ему весь этот хлам? Столь же удивительно выглядит прекрасная женщина в дешевых стеклянных бусах, облаченная в поддельный шелк: ведь я даже не подозревал в нем мага подобной силы!

Побуждаемый наукой, усвоенной в детстве, я вскинул кверху, к лицу, нож, вложенный мне в руку Бургундофарой, и отсалютовал Кериксу плоской стороною клинка перед тем, как нас рассудит Предвечный.

Керикс, вне всяких сомнений, подумал, что я, подстрекаемый Бургундофарой, намерен покончить с ним. Прошептав что-то в левую горсть, он приготовился пустить в ход убийственное заклятие, но тут…

Зама разительно переменился – и отнюдь не так медленно, как происходят подобные превращения в сказках. С ужасающей быстротой он вновь обернулся тем же поднятым на ноги мертвецом, что накануне вломился к нам в комнату. Толпа завизжала на множество голосов, словно стая перепуганных бабуинов.

Керикс бросился было бежать, однако зеваки сомкнулись перед ним плотной стеной. Возможно, кто-то и удержал его, или преградил ему путь намеренно – сие мне неизвестно. В следующий миг Зама настиг его, и шея Керикса хрустнула, словно кость в пасти пса.

Рухнув с ног, оба на вдох-другой замерли – мертвец поверх мертвеца, а поднялся Зама снова живым и, похоже, уже окончательно. Узнав меня и старуху, он приоткрыл было рот, однако не успел выговорить хоть слово, как в спину его вонзились разом полдюжины клинков.

К тому времени, как я подбежал вплотную, Зама походил, скорее, не на человека – на кровоточащий кусок мяса. Из его горла утихающими, слабеющими ручейками струилась кровь: очевидно, сердце в жуткой кровавой ране еще билось, пусть грудь и вспорота снизу доверху кривым садовым ножом. Остановившись над ним, я принялся вновь возвращать его к жизни. Глаза головы, венчавшей оброненный Кериксом посох, дрогнули, закатились, уставились на меня из сочащихся гноем глазниц, и я, охваченный дурнотой, отвернулся, дивясь, откуда во мне, палаче, могло взяться столько жестокости. Кто-то взял меня за руку, увлек к кораблю, и, лишь поднимаясь по шатким сходням, я заметил, что это Бургундофара.

На борту нас встречал Гаделин в окружении суетящихся матросов.

– Так-то, сьер, на этот раз с ним покончили. Ночью каждый боялся ударить первым, а при свете дня – дело другое.

Я покачал головой.

– Его убили, потому что он больше не был опасен для них, капитан.

– Ему лечь нужно, – шепнула Бургундофара. – У него все это уйму сил отнимает.

Гаделин указал