– Вернее выразиться, я не хотел, – кивнул Деклан. – Герена-то больше отмалчивалась, пока не спросят, а говорил я, хотя обычно говорить не мастак… вот только как о тебе заговорю, слова будто сами с языка рвутся…

Сделав паузу, он шумно перевел дух и выпалил:

– Секли меня, сьер, не однажды. Два раза – сборщики податей и еще раз по приговору судьи. Во второй раз я единственный на все Гургустии сопротивлялся, и отходили меня мало что не до смерти… Но если ты, сьер, хочешь меня покарать, просто скажи. Велишь – сам хоть сейчас в воду прыгну, хотя плавать не умею совсем.

Я покачал головой.

– Ты не хотел ничего дурного, Деклан. Да, благодаря тебе обо мне прослышал Керикс, и несчастному Заме пришлось умереть и во второй раз, и в третий. Однако к добру все это или к худу, мне неизвестно. Что хорошо, а что плохо, мы с вами не узнаем, пока не подойдет к концу время, а до тех пор можем оценить лишь намерения совершивших поступок. Как вы узнали, что я собираюсь плыть на этом корабле?

Ветер усилился, и Герена плотнее закуталась в столу.

– Отправились мы спать, сьер…

– На постоялый двор?

Деклан откашлялся.

– Нет, сьер, на ночь мы в бочке устроились. Решили, что от дождя укроет, если вдруг дождь пойдет. Вдобавок я мог улечься с открытой стороны, а ее ко дну сдвинуть, чтоб никто до нее не добрался, меня не задев. Нас и оттуда гнать пробовали, но я объяснил этим людям, в чем дело, и они оставили бочку нам.

– Деклан двоих с ног сбил, сьер, – пояснила Герена, – но, по-моему, никого не покалечил. Они повскакали сразу же и удрали.

– Так вот, сьер, поспали мы малость, а там меня разбудил прибежавший мальчишка. Оказался он слугой из того самого трактира, где ты, сьер, ночевал, а прибежал рассказать, что ты у них в постояльцах, что он сам тебе прислуживал, а после ты мертвого к жизни вернул. Поднялись мы с Гереной и пошли поглядеть. В общем зале народу собралось – не протолкнешься, и все разговоры только о тебе, а некоторые, вроде мальчишки из трактира, нас вспомнили: мы ведь накануне рассказывали им про тебя. Вспомнили, угостили элем – своих-то денег у нас не имелось, а крутые яйца и соль каждому выпивающему полагались за счет заведения. Тут Герена и услыхала от одного человека, что ты с этой женщиной собираешься поутру на «Алкионе» отбыть.

Герена кивнула, подтверждая его правоту.

– Вот мы с утра сюда и направились, сьер. От нашей бочки до пристани оказалось недалеко, а Деклана я подняла с рассветом. Капитан на борт еще не вернулся, но человек, оставшийся за главного, услышал, что мы хотим поработать, если нас примут, сказал: ладно-де, и поставил нас на погрузку. Так что мы все видели – и как ты пришел, и что после случилось на берегу, и с тех пор старались держаться к тебе поближе.

Я рассеянно кивнул, не сводя взгляда с носа. Гаделин с Бургундофарой, поднявшись наверх, остановились на полубаке. Под напором ветра поношенная матросская роба Бургундофары облепила ее тело, будто намокшая, и я, вспомнив грузное, мускулистое тело Гунни, удивился: как же она стройна!

– А эта женщина, сьер, – хрипло зашептал Деклан, – там, внизу, с капитаном…

– Знаю, – оборвал его я. – Сошлись они еще ночью, в трактире, и я на нее не в обиде. Она вольна делать, что пожелает.

Бургундофара, обернувшись, взглянула на паруса (к этому времени вздувшиеся, словно живот чреватой младенцем женщины) и рассмеялась над чем-то, услышанным от Гаделина.

XXXIV. Возвращение в Сальт

К полудню «Алкиона» понеслась вперед не хуже яхты. Ветер запел в снастях, первые крупные капли дождя обрызгали паруса, словно краска – холст. Стоя на шканцах, у леера, я наблюдал, как матросы спускают стеньги с грота и бизани и ряд за рядом рифят оставшиеся паруса. Вскоре поднявшийся на шканцы Гаделин с чрезмерной учтивостью предложил мне сойти в низы, и я спросил, не будет ли самым разумным причалить где-нибудь да переждать непогоду.

– Никак невозможно, сьер. Отсюда до самого Сальта нет ни единой пристани, а причаль я к берегу, ветер нас тут же на камни выкинет. Сейчас всерьез дунет, сьер… но ничего. Видали мы, сьер, и похуже.

Со всех ног бросившись к бизань-мачте, он принялся подгонять тумаками шкотовых и на чем свет стоит бранить кормщика.

Я ушел на нос. Разумеется, я понимал, что вполне могу вскоре отправиться ко дну, но, наслаждаясь свежестью ветра, не слишком-то опасался гибели. Подошла моя жизнь к концу или нет, я и одержал победу, и в то же время был разбит наголову. Я принес Урд Новое Солнце, однако ему не пересечь пропасть пространства ни при моей жизни, ни даже при жизни хоть одного из рожденных в течение моей жизни детей. Если мы доберемся до Несса, я вновь взойду на Трон Феникса, самым пристальным образом рассмотрю деяния сюзерена, заменившего Отца Инире (ибо «монархом», упомянутым селянами, Отец Инире не мог оказаться никак), и награжу либо покараю его по заслугам и по делам, а затем… Затем проведу остаток жизни среди стерильной показной роскоши Обители Абсолюта либо ужасов полей грандиозных баталий, а если и напишу о сем повесть наподобие повести о моем возвышении, с окончательного избавления от коей началась эта история, то после рассказа об окончании нашего плавания интересного в ней останется не так уж много.

Ветер трепал мой плащ, словно флаг, косой парус на фоке хлопал подобно крыльям какой-то чудовищной птицы, а его суженный к концу рей снова и снова гнулся под натиском налетающих шквалов. Фок зарифили почти до отказа, однако с каждым порывом ветра «Алкиона» шарахалась вбок, к скалистому берегу Гьёлля, точно пугливая лань. Старший помощник, держась за оттяжку, не сводил с фока глаз и бранился – негромко, монотонно, будто шарманка. Увидев меня, он разом умолк и обратился ко мне:

– Могу я поговорить с тобой, сьер?

Обнаживший голову на таком ветру, он принял настолько нелепый вид, что я не сдержал улыбки.

– Полагаю, если фок спустить вовсе, управлять кораблем станет еще труднее? – кивнув ему, спросил я.

В этот-то самый момент буря и обрушила на нас всю свою ярость. Почти без парусов, со спущенными стеньгами «Алкиона», однако ж, легла на борт, а когда выровнялась (да, к чести ее строителей, она действительно выровнялась), вода в реке словно