Когда мы наконец ушли из клуба, она заявила, что хочет увидеть мой дом и опробовать маленький рояль. Кеа объявила, что недавно прошла обучение на настройщика – за игру в клубах платили мало, так что пришлось обзавестись второй специальностью. Настройка – занятие интересное и доходное. Она обещала, что приведет мой инструмент в полный порядок. Я сказал, что был бы просто счастлив. Мы дружно расхохотались, усмотрев в репликах двойной смысл. Скоро мы оказались одни посреди темной улицы, нетвердо держась на ногах. Медленно и старательно мы брели по пологим склонам к окраине города. Ночь выдалась, как обычно, жаркая, но с моря дул ветерок и высыпали звезды. Мы обнимались, то и дело соприкасаясь руками и ногами и прижавшись боками друг к другу. Я был переполнен возбуждением. Мы так давно не виделись.

Когда добрались домой, Кеа даже не вспомнила о рояле. Мы сразу отправились в постель.

Ночью я проснулся от непривычного ощущения прижавшегося ко мне жаркого тела. Окна были распахнуты, комнату продувало насквозь, но ночь все равно оставалось теплой. Я поворочался, стараясь не разбудить Кеа. Она, видимо, все-таки почувствовала мое движение, потому что повернулась и забросила мне руку на грудь, угнездившись в новой позе. Ее дыхание выровнялось.

У меня же сна не осталось ни в одном глазу. Я лежал в темноте на спине и был счастлив, как никогда в жизни. Кажется, я нашел, наконец, настоящую причину своего приезда на Теммил. Раньше я никогда не связывал свое странствие с Кеа напрямую, но теперь, когда мы вновь встретились, пришлось отдать себе отчет, что я лишь старательно подавлял, прятал давнее стремление повидаться с ней.

Мне вдруг в новом свете представилось чувство вины, овладевшее мной после той единственной ночи в конце тура. Верно, я бросил ее и уехал прочь, но ведь и она поступила со мной точно так же. Той ночью нас влекли друг к другу блеск и волнение момента – оркестр, музыка, головокружительная буря аплодисментов, а потом совместная выпивка и восторженные разговоры. Оба мы это понимали. Ни один из нас и не притворялся, будто тут есть что-то другое, мы довольствовались тем, что имели, и не скрывали, чем вскоре все закончится.

И все вскоре закончилось. На следующий день я уехал прочь. Кеа вернулась к своей жизни здесь, на Теммиле.

Я раскаивался, терзался виной, но эти чувства затерялись во всем произошедшем после моего возвращения в Глонд. Когда у меня в следующий раз хватило душевного пространства, чтобы вернуться мыслями ко времени, проведенному с Кеа, кроме чувства вины ничего уже не осталось.

Лежа рядом с нею, раскинувшейся на кровати обнаженным телом в тусклом ночном свете из окна, я задумался, было ли то на самом деле чувством вины или тоской от ее потери, желанием быть с ней снова. И вот теперь я здесь.

Я был счастлив той ночью, в теплой темноте, чувствуя ее дыхание лицом и шеей, осязая пряди волос, упавшие мне на плечо, и зная, что, когда я проснусь при свете дня, она не исчезнет.

Я начал уплывать в сон, а потом вдруг, без ощущения прошедшего времени оказалось, что солнце встало, я наполовину проснулся и Кеа по-прежнему рядом. Она повернулась и теперь лежала ко мне спиной. На несколько мгновений ко мне вернулась эйфория прошедшей ночи, но потом настроение резко изменилось.

При ярком дневном свете я оглядел комнату, где мы находились, ту комнату, где стояла кровать. Больше о ней нечего было сказать. Ничего личного или индивидуального. Только кровать и небольшой столик, да моя одежда, разбросанная по полу. Одежда Кеа была разбросана где-то еще, вероятно, на полу с другой стороны кровати. Я не повесил на стены ни одной картины, книг тоже не было, а жалюзи, по-прежнему отодвинутые, были теми же, что и в день моего переселения. Это была не та комната, которую я мог бы назвать своей.

Сам Теммил тоже разочаровал меня. Он уже не был тем местом, какое я ожидал найти, местом, где я хотел бы жить. Его захватывала ползучая обывательщина: меню в ресторанах стали неизобретательными, бары обходились без живой музыки, заведения закрывались рано вечером, жилые районы обносили заборами, на склонах холмов вырастали одноэтажные домики. Дороги расширяли, уличные фонари поднимали повыше. Я чувствовал себя здесь неуместным, пришельцем, желающим чего-то от острова, которого уже не существовало. Это был рай, который забетонировали ради новых, безопасных пригородов.

Но ведь я пробыл здесь совсем недолго. Может быть, надо пожить еще, поизучать это место, не спешить с вынесением приговора?

Пока все эти мысли бродили в голове, я ворочался и почувствовал, что Кеа рядом со мной тоже просыпается.

Я нуждался в стимулах, поощрении от людей, работающих со мной в одной сфере. Казалось, что музыка ускользает от меня. В прошлом меня подпитывали энергией осязаемые трудности модернистской музыки, бросаемый ею вызов и удовлетворение, которое ощущаешь, будучи новым и неудобным. А теперь мне хотелось писать мелодии, полные приятненькой естественной гармонии. Вдруг этот приток легкого и привычного истощится тоже, если я глубже укоренюсь в жизни острова?

Насколько глубоко стоит заходить? Надолго ли мне здесь оставаться?

Кеа повернулась, чтобы обнять меня и угнездить голову у меня на груди.

– Мне нужно идти домой, Сандро, – негромко произнесла она.

– Хотя бы попей со мной кофе.

Она приподняла голову и взглянула на меня.

– Моя мама не может сама подняться с постели. Я должна быть там ради нее. Надо идти.

– Ты вернешься?

Она уже сидела и оглядывалась в поисках разбросанной одежды.

– Может быть, сегодня же вечером. Но днем я должна быть с мамой, мы собирались пройтись по магазинам. Ей нужно купить всякой всячины.

Кеа набросила на себя кое-что, потом вызвала такси по мобильному телефону. Пока машина не приехала, она поспешила в ванную, так что я тоже начал одеваться. Мне о многом хотелось поговорить с Кеа, я воображал, что мы проведем с ней ленивое утро, пока будет постепенно проходить легкое похмелье. Потом еще какое-то время побудем вместе, – может быть, поплаваем, погуляем, пройдемся по городу? Мне хотелось беседовать с ней о музыке, узнать, как ей пришла в голову эта обработка моей каденции, обсудить, куда ей и мне двигаться дальше, каким может стать наше будущее. Все, что сейчас у нас было общего, – это краткий миг прошлого и еще более мимолетное настоящее. Могут ли двое людей строить будущее на столь шаткой основе?

Я уже не знал точно, чего хочу: от себя, от нее, от этого острова. Но всего более я не хотел, чтобы она меня вот так бросала. Так быстро после минувшей ночи.

Вместе с ней я спустился по дорожке и подождал, пока подъедет такси. Потом она уехала, облако пыли, выброшенной из-под колес автомобиля на грунтовой дороге, поплавало в воздухе и пропало. Я вернулся в дом. День едва начался и уже потерял смысл.

Я принял душ, переоделся в свежее. Приготовил себе завтрак и большой термос кофе. В музыкальной комнате – как и спальня, она лишена была всяких примет личности, кроме обычной мешанины бумаг, разбросанных по полу, – сел за рояль, прихлебывая кофе из первой за день чашки, но ум был пуст. Внутри ничего не шевелилось. Я немного поупражнялся, но в памяти еще звучала подвижная, живая игра Кеа в баре, и все пьесы, которые я обычно проигрывал, чтобы расслабиться, казались колючими, академическими, холодными.