– Да, но это можно оставить на вечер. Почему бы тебе не зайти к нам? Отец сейчас здесь.

Я как следует перевел дыхание.

– Кеа, я хочу видеть тебя. С какой стати мне встречаться с твоим отцом?

– Потому что он твой почитатель. И он знает, что ты для меня значишь.

– Может, завтра?

Но она настаивала, чтобы я явился немедленно. Дала мне свой адрес, рассказала, как найти дом, предложила заехать и подвезти. Я сказал, что пойду пешком, хотя солнце к тому времени уже поднялось и сухую землю припекало. Пронзительные рулады насекомых наполнили жаркий воздух.

Жилище Кеа оказалось недалеко от центра Прибрежного, в районе величественных старых зданий, многие из которых превратили в многоквартирные жилые дома. Кеа подошла к двери меня встретить, и мы быстро, но страстно обнялись. Она провела меня по короткому темному коридору, за которым открылся мощеный дворик, окруженный внутренними стенами дома. Во дворе имелся пруд, в который лилась сверху струйка воды, и росло несколько кустов в керамических кадках. Воздух гоняли два вентилятора, но высокие стены не пропускали прямых солнечных лучей.

Там я и встретился с родителями Кеа, ожидавшими моего прибытия. Мать, которую звали Элоиз, оказалась точно такой, как я и представлял по описаниям. Пожилая, ссохшаяся и не ходячая. Руки она мне не подала, и Кеа объяснила, что мама страдает артритом. Инвалидное кресло, в котором мама сидела, было снабжено тентом от солнца, а на глазах ее были темные очки. За все время, что я провел в доме, она обратилась ко мне всего с несколькими словами.

Но еще там присутствовал отец Кеа, и уж он-то был совсем не таков, как я ожидал. Звали его Орманд.

Если до этой встречи у меня и сложился какой-то образ отца Кеа, то разве что смутный. Кеа говорила, что я знакомился с ним после концерта на Теммиле, и я в этом не сомневался, но припомнить мог в лучшем случае, как беседовал со множеством посторонних людей в радостной неразберихе, когда столько незнакомцев всех возрастов, мужчин и женщин, торопились меня поздравить или обсудить выступление оркестра. Я предполагал, что Орманд Уэллер окажется из пожилых. Увидев Элоиз, такую, какой описала ее Кеа, возрастом за восемьдесят, страдающую от проблем со здоровьем и малоподвижную, я тотчас предположил, что и отец будет примерно того же возраста.

Повернувшись, чтобы поздороваться со вторым из присутствующих, я увидел высокого молодого человека со стройной спиной, лицом без морщин и шапкой длинных темных волос. За мгновение до того, как Кеа успела что-то сказать, я предположил, что это какой-нибудь сосед, друг или, может быть, ее брат.

– Сандро, я хотела бы представить тебе моего отца, – произнесла Кеа. – Орманд Уэллер – Алесандро Сасскен.

Я обменялся с ним вежливым рукопожатием, прежде чем успел как-то отреагировать.

Вопросы так и вскипели в голове, но я лишь стоял в замешательстве и пытался не выказать своей реакции выражением лица. И все же…

Как этот молодой человек может быть отцом Кеа?

Как этот молодой человек может быть брачным партнером пожилой дамы в инвалидном кресле?

Может ли этот молодой человек быть не мужем дамы, но отцом Кеа через какие-то иные отношения?

Самый главный вопрос, перед которым меркнут все остальные: каким образом этот молодой человек может быть отцом Кеа, когда он, по-видимому, примерно одного с ней возраста и даже с виду на несколько лет моложе?

Он прямо и искренне смотрел мне в глаза, когда мы пожимали руки. Приветствие и близкий контакт продолжались дольше, чем хотелось бы, – я бы предпочел, чтобы он разжал руку и отступил, дав мне некоторое пространство, чтобы попытаться понять, кто же он такой и какое место занимает в жизни Кеа. Я промямлил:

– Так вас зовут Орманд?

– Да. Орманд Уэллер.

– Очень рад познакомиться, – произнес я из вежливости, а пожатие между тем все длилось. Про себя я подумал: кто же он, черт возьми, такой?

– Нам нужно поговорить, Сандро. Надеюсь, вы не возражаете.

Он наконец отпустил мою руку и повернулся к маленькому столику, заставленному бутылками и стаканами. Там же стоял охладитель, из которого Орманд достал бутылку пива, открыл и предложил мне. Холодное стекло тут же покрылось капельками конденсата. Я оглянулся на Кеа, но она подошла к матери и склонилась над ней. Женщины разговаривали вполголоса.

– Меня как раз не было на Теммиле, когда извергался Гроннер, – сказал Орманд. – Я играл джаз в ночном клубе в Хакерлине-Обетованном. Вернулся, как только смог. День-другой паромы не ходили, но минувшей ночью мне наконец удалось найти подходящее судно. Вы получили благодеяние извержения?

– Благодеяние? – переспросил я с удивлением.

– Оно говорило с вами?

– Не понимаю, что вы имеете в виду, – сказал я.

– Думаю, понимаете.

Орманд взял меня за руку и подвел к чему-то вроде алькова, находившегося за потоком воды, изливающимся в пруд. Вода там довольно громко журчала, и у меня сложилось впечатление, что он не хочет, чтобы нас подслушали.

– Все острова разговаривают, – объяснил он. – Некоторые говорят громче других. Кеа этого не знает. И ее мать тоже. Но вы, полагаю, это понимаете.

Теперь мы оба стояли на открытом солнечном свету, который через наклонную крышу одной из стен впервые за то время, что я там был, пролился в этот укромный уголок.

– Кое-что я чувствовал, – осторожно ответил я. Мне не хотелось рассказывать ему о готовой сюите, которую я обрел перед землетрясением. – Вы отец Кеа? Это ведь правда?

– Конечно. С какой стати нам притворяться? А вы, полагаю, ее возлюбленный.

Я не знал, что на это ответить. Многое оставалось неясным.

– Вы моложе, чем я себе представлял, – прямо заявил я. – Если можно говорить откровенно.

– Можно. А я то же самое сказал бы о вас, – Орманд отхлебнул пива из бутылки и коротко, невесело рассмеялся. – Внешность бывает обманчива.

Я незаметно показал на Кеа и Элоиз, которые все еще беседовали. На нас они не смотрели. Кеа сидела на маленьком деревянном стульчике, поставив его рядом с инвалидным креслом, спиной к нам, и кивала в ответ на какие-то слова матери.

– Вы партнер Элоиз?

– Я ее муж. Мы женаты много лет. И, опережая ваш следующий вопрос, да – Кеа наша дочь.

– Не понимаю.

– Думаю, понимаете. Мы с Элоиз одного возраста. Точнее, я на год моложе, но ведь вы не об этом спрашиваете, Сандро? Надеюсь, вы не возражаете, что я обращаюсь к вам по имени. Много лет я остаюсь поклонником вашей музыки и очень вас уважаю. Долгое время я мысленно называл вас только «Сасскен». Такова традиционная дань, которую один музыкант отдает другому – он называет его по фамилии. Но теперь, монсеньор Сасскен, когда мы встретились…